* * *
Нынешняя мама пугала Клаву. Рядом с ней она отчетливо понимала, что означает «бродить как привидение». Даже не как. Бродить – привидением. Какой-то далекий призрак уже несуществующего человека почему-то все же существовал, беспрестанно напоминая о тяжелой потере. Если бы мама уехала, бросила, умерла, Клава бы сумела ее забыть и рано или поздно перестала мучиться и душиться Шанелью. Но забыть привидение невозможно. Оно бродит и бродит поблизости, улыбаясь без радости и плача без грусти. Все ненастоящее – там, где добрые воспоминания смотрят зло и презрительно, как паразиты, из съеденного ими сердца.
Поэтому Клава и решилась на свое скоропалительное замужество. Мужем, вкусными духами, новым домом, пусть несколько фальшивым, но – уютом – перехитрить семь ветров непреходящего октября.
…Клава прямо слышит, как надменная Коко фыркает от отвращения, вынужденная делиться своим тонким ароматом – со всей этой поистине «топорной» мерзостью. С тесной «кухней» Клавиного подмосковья, где по ящикам гаражей забыты допотопные «чайники» побитых жигулей. Где по сальным столешницам ветхих крыш тараканами ползают кошки, и небесное окно прикрыто полинялыми, точно много раз застиранными, тучками-занавесками. Клаве хочется единым махом расшторить немытое небо и смело посмотреть в единственный глаз солнечному чудовишу. Потому что страшно. А смелость бывает только от страха.
* * *
На Клавином муже длиннющий махровый халат в крупную клетку, заношенный до вылезших ниток, но все еще сохранивший вид ценного рыночного приобретения. Из халата торчат поросшие темными волосками белые ноги глубокого старика. Старческие волосатые ноги в нелепых тапках-зайчиках. Клаве волоски кажутся маленькими, высунувшимися из тела мужа, червячками. Червячки будто показались из ног лишь затем, чтобы над Клавой поиздеваться.
Он стоит у плиты, и караулит неведомо зачем и без него преспокойно варящуюся картошку. Клава небрежно роняет пакет с хлебом на табуретку.
– Есть будешь? – муж поворачивает поседевшую голову ей навстречу. Ему уже под пятьдесят. В таком возрасте на хорошую работу не берут, а на плохую он выходить не хочет. Они познакомились прямо на улице, на той самой маленькой площади с разбитыми плитками, которая прислала сегодня Клаве множество ржавых похоронок. Пять осеней тому назад.
– Буду, – вздыхает Клава и садится к столу. Есть совершенно не хочется. Но еще так долго до смены. В семнадцать ноль-ноль она поедет в автобусе обилечивать пассажиров. Она поедет в никуда, а пассажиры поедут по важным делам. С тех, кто едет в никуда, билетов не спрашивают, а наоборот платят небольшую зарплатку. – Я сейчас с тобой поем, и к матери пойду загляну, как она там. – С этими словами Клава достает хлеб и кладет его на стол.
