Шушэн с болью в душе на него посмотрела:
— Ты не должен так говорить.
— Мать уже старая, и характер не очень хороший. Не сердись на нее, прошу тебя, она добрая, поворчит и перестанет. — Говорил он медленно и вяло.
— Ладно, — сказала она, едва сдерживая слезы, и, сев на кровать, взяла его руку в свою.
— Спасибо, теперь я усну, — проговорил он и закрыл глаза.
От тусклой лампочки было не намного светлее, чем от свечи. Больной, лежавший в постели, придавал всей обстановке в комнате еще более мрачный вид. Шушэн держала его руку в своей, с грустью смотрела на полуоткрытый рот, желтое как воск, худое лицо мужа, на убогую меблировку. Она любила его, страдала, но мозг сверлила одна-единственная мысль: «За что нам такие муки?» Хотелось крикнуть: «Это расплата за его терпение, я не могу больше…»
Она испуганно на него взглянула. Он тихо дышал. Казалось, ему сейчас лучше, не мучат кошмары. Она осторожно выпустила его руку, пощупала лоб, поднялась, потянулась. У соседей разговаривали, с улицы доносились сигналы машин. Слышно было, как крысы грызут под полом. От этого стало еще тревожней. Стены не спасали от ночного холода. Шушэн вздрогнула, накинула пальто и стала смотреть на лампочку.
Такая же тусклая, как вся наша жизнь, которая никогда не станет ярче, но и не угаснет — будет тлеть. Два-три года назад у нас еще были мечты и надежды, они давали силу терпеть, а теперь… Она не видела выхода. Начала ходить по комнате, но тут же остановилась, боясь разбудить мужа.
В это время вошла мать с кастрюлькой. Она тоже страдает, Шушэн взглянула на замученную свекровь.
— Спит? — едва слышно спросила старая женщина, и на лице ее мелькнула улыбка.
Шушэн кивнула и тихо сказала:
— Спит, и, кажется, спокойно.
— Пусть поспит, дадим лекарство, когда проснется. Поешь!
Они вместе принялись за обед. Матери совсем не хотелось есть. Шушэн было все безразлично. Она чувствовала себя такой одинокой! С трудом выдавила из себя несколько слов, чтобы поддержать разговор. «Она все терпит, привыкла, почему же я не могу привыкнуть? — корила себя Шушэн, но это не приносило ей облегчения. — Почему я всегда недовольна? Почему не могу принести себя в жертву?..»
На другой день Вэньсюаню стало чуть лучше. Шушэн пошла на работу, но вернулась намного раньше обычного. Она теперь не встречалась ни с друзьями, ни с сослуживцами. Помогала свекрови по хозяйству, иногда готовила лекарство, еду. Вечером присаживалась на постель к мужу, рассказывала о делах в банке и о многом другом, только не касалась положения на фронтах.
