Стоп! Тогда, перед Мертвым озером, в зоне, на шакеновском опытном участке, где он догонял и обгонял Америку, когда школьники носились в противогазах, именно он, Шакен, появился в так называемом ОЗК[19] — как пришелец из других миров! И не о таком ли пришельце рассказывала всегда его бабка Улбарсын, вспоминая про чудное рождение Ержана на окраине Зоны, в том самом урочище, где река с пересохшим руслом… Так, может статься, Шакен-коке и впрямь его коке — отец!
Ержан бросился в соседнюю комнату. Мать сидела на подоконнике, может быть, впервые без дела, глядя вполоборота в окно, туда, куда удалялся Шакен. «Сен оны суйесенба?!» — «Ты его любишь?!» — выдохнул он из себя весь свой гнев, всю растерянность.
Мать не стала оборачиваться к сыну, а лишь провела пальцем по стеклу. «Ол сени суйедиба?!» — «Он тебя любит?!» — не зная, что делать, беспомощно выпалил Ержан. Мать молча развязала косынку, встряхнула пряжей своих волос и опять повязала косынку, глядя на отражение в стекле. «Ол сенин жубайинба?!» — «Он твой муж?!» — продолжал дрожащим голосом Ержан. Мать скрестила руки на груди. В комнате повисла тяжкая тишина. И вдруг голая лампочка под потолком мелко задрожала, страх, сидящий в щиколотках, пошел вверх своим обычным путем — к солнечному сплетению, задержался холодной тяжестью в животе и медленно пополз к глотке, потом к губам, чтобы выйти то ли шепотом, то ли хрипом, то ли судорогой: «Ол менин акемба?!» — «Он мой отец?!»
Мелкий гуд шел уже по полу, комната затряслась, а мать все сидела на подоконнике, впервые в жизни не делая ничего, а лишь глядя в окно, туда, откуда шел то ли очередной поезд, то ли очередной взрыв…
Он бросился из комнаты вон. Бежать, бежать, бежать куда угодно, в открытую степь, через зону за горизонт, за край света… Так, стало быть, Айсулу, его неудержимо растущая, как дикая трава под окнами, его бедная и несчастная Айсулу… И вдруг сознание Ержана, как лисица после улуу калтарыс — последнего, великого разворота — рухнуло заживо…
* * *
Айсулу умирала в городской больнице, куда ее привез отец, вызванный на полигон. Первые дни мать была при ней, потом решила съездить к своим престарелым родителям в Семей. В палате с белым потолком Айсулу лежала одна. Глядела на белый потолок и все, что виделось ей на этом белом потолке — степь: дорога от Кара-Шагана до школы. Или обратно. Вот она едет на ишачке вместе с ее пропавшим теперь Ержаном. А вот ослик дергается и хрипит. А вот Ержан сжимает в руке окровавленную кочерыжку.
