— В тридцатый не надо, — сказал Иван. — И у тираннозавров делать нечего. Мне в тысяча девятьсот сорок четвертый год надо, довоевать хочу. Не пойму, что вы за человек, Руперт.
Последняя фраза сорвалась непроизвольно. Иван понял ее абсурдность, когда было уже поздно. На лице Руперта промелькнуло подобие улыбки.
— Ладно вам, не смущайтесь. Все правильно. От своих ушел, к вам не пришел. И никогда прийти не смогу.
— Скажите, Руперт. — Иван увел разговор в сторону, — я один замышляю побег?
— Миклош Радноти спит и видит то же самое. Знаете, откуда я его выцарапал?
— Догадываюсь.
— Из могилы. За пять секунд до расстрела. — Руперт помолчал. — А он рвется обратно. Зачем? На верную гибель?
— А нельзя… — Иван глотнул, — вернуть его домой, когда война уже кончится?
Нет. — Руперт покачал головой. — Мы не можемничего менять в вашей истории. Единственное, что в моих силах, это доставить гибнущего человека сюда, на «Надежду». Или… — Он помолчал. — Не вмешиваться ни во что.
Иван расстегнул пуговицу на вороте гимнастерки.
— Ты поможешь ему, Руперт? — он и сам не заметил, как перешел на «ты».
— А как бы вы поступили на моем месте? — Их взгляды встретились, и Иван вдруг ощутил острую гложущую боль под левой лопаткой. На миг перехватило дыхание.
— Думаете, легко возвращать человека на верную гибель? — продолжал Руперт. — Такого, как Радкоти?
Боль достигла апогея. От нее темнело в глазах и кружилась голова. Руперт продолжал бубнить.
— …Шел в колонне таких же обреченных, как и он сам, шатался от голода и слабости и шепотом повторял стихи. Чтобы не забыть. Попытайся он их записать, его бы пристрелили на месте.
— Чьи стихи? — хрипло спросил Иван.
— Свои. «Подневольное шествие». Он записал их уже здесь, в экспрессе.
Руперт закрыл глаза.
— Я пытаюсь понять их и не могу. Я стараюсь забыть их и тоже не могу… — Он помолчал. Произнес глухо, чуть нараспев: — «Безумен, кто, упав, встает и вновь шагает…» Просто и ясно. И вдруг: «Товарищ, обругай. Вели мне встать! Я встану!»— Руперт совсем по-человечески скрипнул зубами. — Зачем вставать, если впереди все равно гибель? А теперь, когда уже все позади, стремиться обратно в ад, мученья, ужас?
— Вам этого действительно не нонять, Руперт. — Иван опять перешел на «вы». — Разве мы с Миклошем похожи на самоистязателей?
— Нисколько. — Рунерт мотнул головой и раскрыл глаза. — Ни вы, ни Джордано.
— Как, и он?.. Скажите, Руперт, это в самом деле великий Ноланец?
— А вы до сих пор не поняли?
