Жив он или нет, я понять не мог и не решился позвать его, заговорить. Лежал он тихо, без единого стона. И вовсе не походил на себя. Если бы мы тогда с ним не встретились в блиндаже, я бы здесь не узнал его.
Машина въезжала во двор большого особняка. Подкатила к парадному крыльцу одноэтажного кирпичного здания с колоннами.
Жарко и холодно. Раны горели. И страшно подумать, что их сейчас кто-то начнет бередить и придется лежать на операционном столе, сжав зубы. Я опять слышал хрип в своей груди.
Первым вынесли учителя. Понесли не в подъезд, а куда-то за угол, наверное в морг.
У меня не было сил разрыдаться. Отвернулся к пыльной железной стенке кузова. Я хотел убедить себя, что это был бред.
В госпитале я попросил у соседа по койке газету и прочитал сводку Совинформбюро. Сообщалось о выходе наших войск к границам Восточной Пруссии. У меня учащенно забилось сердце. Перечислялись отличившиеся части, в том числе и наша. Названа была лишь фамилия гвардии подполковника Глотюка.
Я несколько раз писал в свой полк, но никто из старых знакомых не отозвался, а из штаба ответили, что Марина выбыла: тяжело ранена.
После госпиталя меня направили в другое соединение, тоже гвардейское, и я оказался под Варшавой. Получил танковую роту, с ней и закончил войну. На берегах Эльбы.
Перегорело все, переболело и пошло своим чередом. Однополчане представлялись мне только живыми. А вот Васю Кувшинова видел всегда мертвым. В самом конце войны умерла и его мать.
Думал, что в Москве на Параде Победы случайно встречу кого-нибудь. Всматривался в лица танкистов — увы!
В те дни каждый кого-то искал. Когда мы проходили строем по Красной площади, в блеске своих наград, горевшие, но не сгоревшие, истекавшие кровью, но выжившие, море глаз окружало наши колонны.
Нам бросали цветы. Луговые и сирень. Даже розы, привезенные с юга. Один из букетов белой сирени упал мне прямо на грудь. Будто знали, что я люблю ее с детства. К веточке была прикручена записка. Номер телефона и адрес. Почерк показался мне знакомым. И я после парада сразу же побежал к телефонной будке. Знакомое что-то почудилось и в голосе.
— Марина?
Но девушка назвала себя Татьяной.
Много лет спустя я поехал по путевке на Кавказ. Зимой. Летом врачи не разрешали.
Впервые оказался в этих южных местах, о которых имел представление из сочинений Лермонтова.
Поезд зашел в тупик. Раннее утро. Темно еще, снег с дождем, ветер. Пассажиры выходят из вагонов, поднимают воротники, сутулятся. Казалось, завезли в какой-то котлован, где всегда будет непогода.
