Какой-то малознакомый мотив, как ветерок, вливается в душу. Я начинаю припоминать его: «Он уехал, он уехал…» Совсем не мужская песенка.
Впереди мостик, очень узкий. Машины прошли, а танки надо провести. Схожу на землю, пропускаю сначала свою машину, потом две другие. С легкостью мальчишки вскакиваю на броню:
— Поехали!
И опять: «Он уехал…»
Я уже стараюсь отогнать от себя этот мотив, как надоедливого овода.
— Дима, колымагу-покойницу помнишь?
Дима смеется:
— Разве ее забудешь! Ну и машина была! Никак не хотела в гору тянуть, хотя мотор у нее был сильный. Что и говорить — Германия!
Туман такой густой, что впереди в двух шагах ничего не видно.
— Балтика близко, — говорит Дима.
— Да, скоро выйдем к границам Восточной Пруссии. Катим прямо на Кенигсберг! К портам крепости «Королева Луиза»!
— Откуда вы знаете про «Королеву Луизу»?
— Говорили в штабе.
— Красивое название. Можно подумать, что нас там ждет приятное свидание. — Дима помолчал и потом осторожно попросил: — Залезли бы вы лучше в башню, товарищ гвардии старший лейтенант.
Но разве усидишь сейчас в башне, все равно придется высовываться по пояс, чтобы различать дорогу.
Дима замолчал, и все тот же ветерок начинает навевать: «Он уехал… Он уехал…»
Со мной что-то творится. Я никогда не верил ни в какие предчувствия. Но с чего бы все это?
— Дима, ты очень устал?
— Не больше, чем всегда.
— Хорошо себя чувствуешь?
— Нормально.
Нет, я тоже не настолько устал, чтобы терять самообладание. Вот сейчас я совершенно отключусь, ни о чем не буду думать. И мне уже не хочется спать. Но под сердцем такое, будто там присосались пиявки.
Танк раскачало на ухабах, мне кажется, что сейчас что-то произойдет: то ли под нами мина взорвется с фугасом и нас подбросит под небо, то ли провалимся в черную бездну. Надо остановиться. Немедленно. И сам понимаю, что этого нельзя делать. Было бы глупо.
Наверное, все это из-за темноты и тумана. Мы привыкли к открытой атаке, когда все видно.
Впереди сигналят фонариком — просят подтянуться. Я думаю о том, что скоро наступит рассвет и мы увидим вдалеке кирхи. «Логово фашистского зверя»! Не верится даже.
«Он уехал…»
Я не раз замечал, как люди терялись перед предчувствием. Странно, что оно появлялось как раз тогда, когда ничто не угрожало.
Туман холодный и густой, как молочный кисель. Неожиданно машину подбрасывает и наклоняет: на обочине дороги лежал огромный валун. Хватаюсь руками за крыло танка, прижимаюсь к броне, но дальше опять пошла ровная колея.
