— Погиб или похоронен? — спросил я.
— А разве это не все равно?
— Нет.
Часто нашего брата танкиста хоронить не приходится. Что там останется после того, как танк раскалится докрасна?
— Сережа, а сгоревшие танки поблизости есть? — Есть. Только по ту сторону Савкова. Два немецких танка. Черные… И один наш. Под елями стоит. С красной звездой на башне. Хотя нет, звезды я не видел. А может, и видел.
Идти далеко. Мы просим Сережу остаться, вернуться домой. Но он не соглашается, говорит, что мы без него не найдем.
— Может, вы подождете нас, — говорю я Марине, зная, что она сильно устала. — Мы вам помашем, если надо будет.
— Нет, я обязательно пойду.
И Сережа повел нас полями, на которых валялись витки колючей проволоки, гильзы от снарядов. Перед осыпавшимися окопами тянулись длинные ходы сообщения. На опушке леса были блиндажи, залитые водой.
— Сережа, ты давно был там, где танки? — спрашиваю я.
— Весной. За ландышами бегали. Всей гурьбой, по одному страшно. Там темно под елями. И что-то звенит в танках. Бабушка говорит, что это ветер.
— Наверное, так и есть.
Сережа вел нас напрямик — через болотца и овраги, по заросшим лесным тропам, проторенным когда-то солдатскими сапогами. Мы выбились из сил, а тут, как назло, на пути оказалась трясина — станешь на кочку и провалишься вместе с ней, еле успеваешь переступить на другую. Сережа легкий, прыгает, как комарик, смеется, что нам приходится перебираться почти на четвереньках. Наверное, мы больше потеряли времени, чем выиграли.
Дальше начинался луг. С ромашками и колокольчиками. И мы повалились в траву: изнемогли совсем.
— Извините, но я сниму сапоги, — говорит Марина. — Стали жать еще больше. И порыжели. Катя скажет: где это ты их так разделала?
Я помогаю ей снять сапоги, тяну за каблуки изо всех сил — не снять. Еле стянул и повесил на колышки, чтобы немного просохли.
После бессонной ночи от усталости Марина бледная, губы пересохли и потрескались. Легла на спину, положила под голову руки.
Потом она взглянула на меня, и наши глаза встретились, она отвела в сторону свой взгляд.
Звенят жаворонки, гудят шмели над кустами клевера, ласковое солнце. А на душе щемящий холодок. Мне становится жаль Марину. Не знаю, я бы, наверное, с ощущением счастья стал просто ее другом, если бы оказался в живых тот, кого мы сегодня ищем. Порадовался бы, как за сестру, которая достойна больше чем любви.
— Сережа, далеко еще? — спрашивает Марина.
— Не очень.
— Идемте потихонечку. — Она встает, берет сапоги в руки и ступает белыми, чуть розоватыми ногами по траве. А трава по пояс. Наш проводник утонул в ней, только голова видна — рыжий вихор.
