— Водись, мол, не только с молодыми — больше уважения будет.
— Да я не об этом. Хоть верно, он пролетает мимо нас, как ворона.
Тот солдат, что зевал, повернулся в своей норе и продолжал:
— Я часто вот о чем думаю: в конце концов война кончится, в Берлин придем. А дальше что будет?
— Что-нибудь будет.
— Наверное, нам многого захочется. Победителям!
— Чего же тебе захочется, если не секрет?
— Многого. Чтобы прийти домой, а на столе стояла миска горячих щей. И мясом пахло. Детишки в школу ходили, чарка к празднику нашлась. И жена под боком!
— Вот это самое главное! Хотя не очень большие у тебя желания.
— А чего же еще желать?
— Чего? Сам должен подумать. Ты, может, и удовлетворишься жизнью такой, а дети твои нет.
— Неужели с них будет мало отцовского счастья?
— А видел ли ты его, это счастье? Может, тебе с ним теперь только и предстоит встретиться.
— Ты это о чем?
— А вот о чем… Идет слепой по дороге. Идет, палочкой постукивает. Но сколько бы он ни шел, а перед ним окажется пропасть. Или стена. Ты что-нибудь понял?
— Понял. Слепой есть слепой.
— Слепому нужен поводырь… Соображай немного. Голова у нас не только для того, чтобы каску носить.
— Скажи Даниле спасибо за урок, — усмехнулся сосед.
— Обойдемся и так, — ответил Данила.
Он показался мне немного ядовитым человеком, может, даже обиженным на свою судьбу. Наверное, и меня считает мальчишкой. Пожалуй, и прав. Я такой и есть. Я бы стал говорить солдатам только приятное, обещать им то, чего никогда не будет, и они могли поверить мне сегодня, но потом, спустя много лет, посмеивались бы надо мной: «Был у нас на фронте такой комсорг, умел заливать…» Выходит, замполит не зря предупреждал меня: «Пуще всего страшись пустого звона».
Но я понял и другое. Я просто не мог бы найти для солдат таких слов, которые не приходится искать Даниле. Он не старался сказать что-то особенное, умно выразиться, у него мудро получалось само собой.
Утром принесли «шрапнель» — перловую кашу, и мы ели из одного котелка с Данилой. Его мужицкое лицо показалось мне старым, хотя лет ему было не больше тридцати пяти. Он походил немного на монгола, чернобровый и смуглый, глаза карие. Лицо круглое, по не скуластое. Пожалуй, по-своему красивое. Мне почему-то показалось, что у него обязательно должна быть красивая и умная жена, такая же серьезная, как он сам.
— Приходите к нам обедать, я принесу и на вашу долю, — сказал Данила, когда мы с ним опорожнили котелок. — Обед должен быть вкуснее, с мясом.
