Иностранец ее Величества | страница 67



— Подумаешь, — говорит он, — ну переживем как-нибудь пару неприятных лет. Потом-то все вернется на круги своя: капитализм есть капитализм, его не истребишь.

— А ты уверен, что только пару? — спрашиваю. — Может, больше? Посмотри на динамику.

— Ну, хорошо, пусть даже пять лет будет плохо. А потом все равно обязательно станет хорошо.

— А может, не пять, а десять?

— Ну и десять. Да хоть пятнадцать. It's all right!

Хотел я тут ему сказать: знаешь, десять или пятнадцать лучших лет жизни выкинуть — это совсем не олл-райт… Но промолчал, надо приличия соблюдать.

Тем более что Дэвид стал мне рассказывать, как мужественно и хладнокровно ведут себя попавшие под сокращение, оставшиеся без работы брокеры, банкиры, риелторы. Как улыбались, вынося пожитки в картонных коробках, сотрудники лондонского филиала «Лиман Бразерс», которые пришли с утра на работу, а глядь, работы-то и нет…

— А как же те фотографии в газетах, где люди плачут, обнимаются горестно и прочее? — спрашиваю.

— А это все ерунда, нездоровый сенсационализм. Раскопали пару нетипичных случаев.

То есть я так его понял, что это еще одно исключение из правил и национального характера — склонность бульварной прессы к истерическим преувеличениям.

Очередное испытание для англичанина — начитаться такого вот, насмотреться, наслушаться, а потом выйти на улицу и приветливо говорить с соседом о погоде, а на вопрос, как дела, отвечать неизменно: файн, отлично дела. Кто-то из местных острословов придумал такую метафору про реакцию британцев на финансовый кризис: вполне рационально ухватиться за кактус, если потерял равновесие и если под рукой не окажется никаких других опор.

Вот так и стоим, держимся за кактус и улыбаемся.

It's all right!

Глава V. Наследники дедушек и бабушек

От Фолкстона до Букингема

Если обогнуть церковь святой Энсвиты и святой Марии с правой стороны, пройти через старинное кладбище, затем повернуть снова направо и идти вдоль смотрящих на море нарядных белых домов, в одном из которых жил Чарльз Диккенс (он написал здесь «Крошку Доррит»), можно выйти на променад Лиз. Это гордость Фолкстона, его парадная «верхняя» набережная — одна из самых элегантных в Южной Англии, а может быть, и во всей Европе. На протяжении двух с лишним километров вьется она над морем, в хорошую погоду с нее невооруженным глазом видна Франция, а вечером набережную подкрашивают таинственным бледно-абрикосовым цветом изящные, под старину, фонари. Можно спуститься на пляж на гидравлическом лифте викторианских времен (настоящем!) с забавными красными деревянными вагончиками. Пляж плавно переходит затем в дивный Коастэл-парк — приморский парк с великолепной детской площадкой посредине.