Интермедия
Английские правила (из дневника Генри Феофанофф)
2. Правило оллрайта
Одна из моих любимых (нет, вернее, нелюбимых, но произведших просто незабываемое впечатление) историй — рассказ последнего английского палача о том, как он вешал девятнадцатилетнего юношу. Кажется, это была одна из последних таких экзекуций в стране, потому что в конце шестидесятых смертную казнь здесь отменили.
Собственно, в истории этой меня более всего поразило то, как палач успокаивал дрожавшего и готового упасть в обморок молодого человека. Делал ли он это из соображений гуманных или прагматических, не знаю. Сами понимаете, вешать упавшего без сознания или потерявшего контроль над своим телом — то еще занятие. К доске пришлось бы привязывать, колпак на голову натягивать и так далее, в общем, хлопотно и, наверное, неприятно. Даже для профессионала.
Ну так вот, увидев состояние клиента, опытный палач улыбнулся ему ласково и сказал: «It's all right!» Дескать, все нормально, все правильно. А потому не из-за чего так уж нервничать, переживать, плакать. Все в итоге будет в полном порядке! Как тому положено быть. И даже потрепал юношу ободряюще по плечу. Но главное, он все время повторял своим бархатным, вызывающим доверие голосом магическую фразу «It's all right!». И когда выводил приговоренного из камеры, и когда вел в серый предрассветный час по длинному мрачному коридору, и когда ставил его на крышку люка, и когда петлю на шею прилаживал: «It's all right!», «It's all right!», «It's all right!»
И что вы думаете? Молодой человек почти совершенно успокоился! Перестал дрожать, шел самостоятельно, своими ногами, к месту казни. Вставал куда надо, терпеливо и смирно переносил все подготовительные операции, которые с ним проделывали. И умер очень достойно, тем более что палач не зря гордился своим изумительным фирменным узлом на веревке. Точно выверенным, в соответствии с весом и ростом казнимого. Творение мастера, этот узел в секунду сломал юноше шейные позвонки, так что и мучиться ему почти не пришлось.
Но все же этот «АН right!» как-то меня поначалу смутил. Изложил я свои сомнения другу Дэвиду: дескать, какой же, к дьяволу, «порядок», как же может быть «все нормально», если жизни твоей единственной тебя вот-вот лишить собираются? Да еще столь позорным, жутким и, как ни крути, болезненным образом? Как не стыдно палачу такие глупости человеку говорить в последнюю его минуту, в смертный час? И казнимый — чего это он вдруг взял и успокоился от таких дурацких слов? Может, он того, умственно не совсем полноценный был?
