Мы сидим с моим другом Уиллом и его женой в непальском ресторане в Фолкстоне, и он расспрашивает меня, что нового в России. Если честно, особенно похвастаться мне нечем: много было историй в русской прессе в последнее время о росте коррупции, о неправедном суде, о продажной журналистике.
Услышав от меня рассказ обо всем этом, Уилл побледнел и сказал: «That is not very good». («Это не очень хорошо».) То есть получается: хорошо, но все-таки не очень.
Потом я еще поведал ему о росте заказных убийств, которые не удается раскрыть. В том числе о покушении на одного заочно знакомого ему бизнесмена. Уилл побледнел еще больше и вымолвил: «No, that’s definitely not good». («Нет, это точно не хорошо».)
Пожалуй, это было самое сильное выражение, слышанное мной от Уилла за двадцать лет нашего знакомства. Уже никаких «очень — не очень», а ясно, определенно: «нехорошо». По английским понятиям — резкость невообразимая. Станешь тут резким, когда людей вроде бы достойных и знакомых убивают или сажают в тюрьму по надуманным обвинениям.
Правда, я заметил, что, комментируя события в Англии, мой друг выражается все же градусов на пять сильнее. Про чужую страну вроде неловко, а про свою можно разрешить себе не так все смягчать. Уилл бывает саркастичен, описывая какое-нибудь нелепое с его точки зрения решение правительства или парламента. (А я уже писал, но повторю еще раз: сарказм в Англии приравнивается к грубости, но заочно и особенно в адрес политиков он допустим.)
