Это было лучшее. Худшее произошло спустя пол часа, когда я повернулся к ней и на мгновение подумал, что она мертва. Все потому что она так спала, с закинутой на плечо головой, открытым ртом и почти что липнущими к окну волосами. Она была молода, мы оба были молоды, однако мысль о внезапной смерти, в случае Эллен, имела жуткую вероятность.
— Как правило, ваше положение называют «бесплодием», миссис Франклин, — сказал доктор, сообщая нам плохие новости, — но в вашем случае, это положение было бы точнее назвать подарком судьбы. Беременность подвергает сердце нагрузкам, а благодаря болезни, которую в детстве вам лечили неправильно, у вас не сильное сердце. Даже если бы у вас получилось забеременеть, вы провели бы в кровати последние четыре месяца своей беременности, и даже тогда последствия были бы непредсказуемы.
Она не была беременной, когда мы летели на отдых, но за две недели до него она была захвачена этой идеей. Подъем на высоту полета был достаточно бурный… и, казалось, что она не дышит.
И тут она открыла глаза. Я откинулся на спинку своего кресла, испуская долгий и дрожащий выдох.
Она озадаченно посмотрела на меня.
— Что случилось?
— Ничего. То, как ты спала, только и всего.
Она вытерла подбородок.
— О боже, у меня текли слюни?
— Нет. — рассмеялся я. — Но одно время ты казалась… мертвой.
Она тоже рассмеялась.
— И если бы я была мертвой, то, я так полагаю, ты бы отправил тело обратно в Нью-Йорк, а сам бы закрутил с какой-нибудь багамской дамочкой.
— Нет, — сказал я. — Я бы все равно взял тебя с собой.
— Что?
— Потому что я бы не смирился с этим. Ни в коем случае.
— После нескольких дней пришлось бы. Я бы начала дурно пахнуть.
Она улыбалась. Она думала, что это все еще была игра, потому что не совсем поняла то, что сказал ей в тот день доктор. Она еще, как говорят, не приняла это близко к сердцу. И она не знала, как она выглядела, с освещенными солнцем по-зимнему бледными щеками, пятнистыми веками и отвисшим ртом. Но я видел, и я принял это близко к сердцу. Она и была моим сердцем, и я стерегу то, что находится в моем сердце. Никто не забирает этого у меня.
— Не начала бы, — говорю я. — Я бы поддерживал в тебе жизнь.
— Правда? Как же? Некромантией?
— Отказываясь отступаться. И используя самое основное средство рекламщика.
— И какое же, мистер Фасприн?
— Воображение. Ну, может мы поговорим о чем-то более приятном?
Ожидаемый мною звонок раздается около 3:30. Это не Карло. Это Берк Остроу, управдом. Он хочет знать в котором часу я буду дома, поскольку чуемая всеми крыса находится не в 5-С, а через дверь в нашей квартире. Остроу говорит, что истребителям придется уехать к четырем на другую работу, но это не самое важное. Самое важное в том, что там случилось, и, между прочим, Карло говорит, что никто не видел твоей жены уже как неделю. Только тебя и собаку.
