Они угрюмо молчали, а конвоир, упиваясь собственной властью, продолжал:
— Щас вас на суд будут выдергивать, а потом — здравствуй, штрафной батальон. Хлебнете там сполна, отведаете солдатской доли. Не в курсе небось, что дисбаты сейчас в штрафбаты переформировали, а штрафников отправляют в районы боевых действий? То-то. Началась все-таки война, будь она неладна.
«Удивил столетней новостью, — с сарказмом подумал Павел. — Слыхали мы об этих штрафбатах уже».
Он давно решил для себя, что штрафбат — лучше, чем обычная зона. Все-таки армия, как-никак. Да и максимальный срок, по слухам, всего шесть месяцев. Другое дело, что их еще надо выдержать. На войне и в обычных частях — не сахар, а штрафники — материал расходный.
В который уже раз вспомнился вечер, когда обмывали его звание. Вот ведь судьба-злодейка! И примета сбылась, надо же! А все Оксана!
Отставить! Он сам виноват, сам. Повел себя как идиот, за что и поплатился. Зачем звонил, ехал к ней, уговаривал, упрашивал… Насильно мил не будешь.
Гусев усилием воли заставил себя думать о другом, не изводить душу пустым самокопанием. Получилось плохо. Мысли постоянно возвращались к одному: не надо было ехать. Не надо.
Пришла его очередь.
Павла доставили в небольшую комнату, посадили на арестантскую скамью, огороженную решеткой.
В суд он попал впервые, да еще в таком качестве, и потому принялся озираться по сторонам с некоторым любопытством.
Унылая казенная обстановка, никаких излишеств. Все предельно аскетично: дешевый светло-серый пластик стен, несколько рядов деревянных кресел с откидными сиденьями посреди комнаты, старый, протертый до дыр линолеум, на небольшом возвышении стол и стул с высокой спинкой.
Здесь, как и в коридоре, воняло хлоркой. Видимо, уборщицы не жалели. И как тут люди работают? У Павла с непривычки сразу разболелась голова.
Вспомнилась курсантская молодость, рассказы курсантов-залетчиков, которых заносило на гарнизонную «губу». Особо провинившиеся получали «подарок» от коменданта — ведро с хлоркой в камере. От едкого запаха выедало глаза, а дышать вообще невозможно. Такое наказание могло длиться часами. А тут люди вынуждены вдыхать это амбре постоянно. Неужели к нему можно привыкнуть?
К счастью, на гауптвахте, где его держали уже несколько месяцев, подобные меры «воспитания» не жаловали.
За зарешеченным окном торчали тополиные ветки в зеленых листочках.
Решетки…
Они так непредсказуемо ворвались в жизнь Павла, навсегда поделив ее на «до» и «после». Этого «после» еще совсем мало, но как долго тянулось время! Пока сидел в камере, закончилась зима, прошла весна, наступило лето. А ощущение такое, будто целая вечность минула.
