Выпрямился Кумбалов во весь рост и, не найдя слов оправдания, развел руки, как весла. И такие это были весла, что, случись загрести ими по воде, был бы уже Кумбалов на другом краю Новостаровки.
— Что же меня не пригласили? — обижался Охломоныч. — Рылом не вышел, или как?
— Да нет, Охломоныч, рылом ты вышел, — потупился Кумбалов и снова развел руки-весла, как лодка против течения: гребет, гребет, а все на месте. — Мы того, стесняемся…
— Вон оно что! И давно вы так вдоль ограды на корячках стесняетесь?
— Считай каждую субботу, — еще ниже опустил башку Кумбалов.
— Я им говорил — пригласим Охломоныча, — проябедничал невидимый из-за своего плетня Дюбель, — а они: неудобно, неудобно… Неудобно деду в женской бане мыться.
— Вот ты, кум, мудрый человек, скажи: зачем люди пьют? Уж так ли хорошо дураком быть? — внезапно удивился Охломоныч всеобщей мужицкой слабости.
— Не в том дело, кум, — ответил Кумбалов, и чело его покрыла печальная тень раздумья. — Трезвый — каждый сам по себе. Всем чужой и недоверчивый. А выпьет человек — он как бы всем свой, как бы сливается с людьми и деревьями. Приходит в гармонию со Вселенной. А что такое гармония со Вселенной? Она и есть любовь. Другими словами коммунизм. Вот отчего когда человек пьян, тогда и душа у него обнаруживается. Конечно, какая у кого есть.
Охломоныч погрузился в размышления и даже охмелел от воспоминаний о пьяном прошлом.
— Так-то оно так, — согласился он, — гармония есть. А нельзя ли эту гармонию без самогона достичь? Неужели других средств нет?
— Должно быть, есть. Только никто их не знает. А через выпивку оно проще. Как через дыру в заборе в рай пролезть.
…Что-то есть в русской бане, чего нет нигде.
Душевность какая-то. Искренность. Голому человеку скрывать нечего.
Пар, как сама Благодать.
Что-то есть в бане, прости меня, Господи, от церкви. Соборность. Раньше, до христианства, баня, видать, как раз и заменяла мужикам церковь. Тут от души веничком можно покаяться, грехи недельные смыть и выйти чистым, как младенец, чтобы грешить напропалую по новой.
Подпольную баню срубили мужики у лесного ручья, спрятав, как катакомбную церковь, в хвойной чащобе. Ручей углубили, соорудив искусственный омут. А чтобы не выдать место тайных встреч тропинкой, последние сто метров добирались по воде. С собаками не найдешь.
— От меня замаскировали? — не мог остыть от обиды Охломоныч.
— Что ты! Исключительно от баб.
Расселись мужики по полкам, прикрыв нежные места шайками, как щитами, а головы фетровыми шлемами. И спросил Кумбалов зычно, беря на изготовку полное ведро:
