Йозеф двинулся в обратный путь.
Дом Тоблеров — вон ведь как стоит, прочный и вместе с тем изящный, точно обитают в нем лишь прелесть жизни и невзыскательность! Такой дом разрушить не просто; усердные, ловкие руки хорошенько скрепили его раствором, возвели из балок и кирпичей. Озерный ветер его не свалит, даже ураган с ним не совладает. И что для такого дома один-два деловых просчета?
Впрочем, у всякого дома две стороны — зримая и незримая, внешний облик и внутренняя основа, а внутренняя конструкция, пожалуй, столь же важна, и даже иной раз, как несущая опора целого, гораздо важней, чем внешняя. Пусть дом с виду опрятен и наряден — что в этом проку, если живущие там люди не способны служить ему опорой и надежей? Вот тогда-то, между прочим, деловые и экономические ошибки приобретают огромное значение.
Итак, тоблеровский дом еще существует, хотя г-н Иоганнес Фишер стремительно отдернул свою дающую деньги руку. Но разве в мире всего-навсего один кредитоспособный человек? Если да, Тоблеру и впрямь впору пасть духом. Однако как же он в таком случае надумал именно теперь строить в саду грот? Видно, ни гроша покуда не потерял, а то бы ему едва ли было до подобных затей.
Внизу, на проезжей дороге, люди частенько останавливаются, задирают головы и не спеша разглядывают виллу; когда глядишь на них сверху, кажется, будто эти случайные наблюдатели получают удовольствие от открывающейся им картины. Да и кто не возрадуется при виде столь удачно расположенного дома? Уже медная башенка и та заслуживает всяческого интереса. И денег она стоила немалых. А то, что соответствующий счет лежит в конторе в ящике среди других неоплаченных счетов, человеку, углубленному в созерцание дома, даже в голову не придет — слишком респектабельное впечатление производят и дом, и сад.
Управляющий Бэренсвильским банком определенно призадумался уже о том, что в доме Тоблера завели обычай отклонять предъявленные к оплате векселя под предлогом их пролонгации. Но он остерегается высказать вслух эти недоверчивые и тревожные мысли, потихоньку зашевелившиеся в его голове. Ведь трудности, возможно, временные, да и банковские управляющие, как правило, не болтуны, а строгие к себе люди, которые знают, сколько зла предвзятые суждения способны причинить честолюбивому, единоборствующему с жизнью дельцу. Известная настороженность, конечно, не повредит, и лоб не грех наморщить у себя в кабинете, и рукой махнуть — но язык пока стоит держать за зубами, ибо директор банка служит коммерции и индустриальному развитию населенного пункта, к числу обитателей которого принадлежит и г-н Тоблер, хотя в последнее время там, наверху холма, «Под вечерней звездой», дела, похоже, идут не вполне успешно. У заправил банков и сберегательных касс рот обыкновенно узкий, сжатый, и открывается он, только когда существует стопроцентная уверенность в окончательной неплатежеспособности. Стало быть, Тоблер покуда может радостно посмеиваться в кулак. Тайна его затруднительного положения покоится в сберегательной кассе Бэренсвиля как в наглухо замурованном склепе.
