— Устал я, завтра поем, — Александр лег не раздеваясь. У него уже совсем не осталось сил. — Завтра меня в пять разбуди. И Нюрке скажи, чтобы дорожку к дому прочистила, а то перемело так, аж не подойти.
Бабы по смене рассказывали, что к Сотниковым во двор сегодня бомба упала. Бабке ихней ноги оторвало.
— Так вот какой взрыв мы слышали? Господи, за что ей на старости лет горе — то такое! — ужаснулась Наталья и замолчала, так и не высказав слов, способных выразить переполнявшие её душу чувства, потому, что муж уже захрапел, едва опустив голову на подушку.
Стараясь не шуметь, Наталья поставила чугунок с остатками каши в большую кастрюлю, накрыла крышкой и вынесла в холодные сени. Сверху придавила крышку кирпичом, спасая кашу от обнаглевших крыс.
Она благодарно вспомнила их соседку, сильно припадавшую на больную ногу, и прозванную за это Куропаткой, которая принесла ей кусок тыквы.
— Возьми, у тебя дети, — попросила она Наталью. — Мне легче, я одна. Муженька моего, как в тридцать восьмом на чёрном «Воронке» увезли, так больше я его и не видела.
— Господи, только бы железнодорожную бронь с Александра не сняли и не отправили на фронт! — Она не могла себе даже представить, как будет жить без мужа.
— Свеча горела на столе, свеча горела, — шептала Нюрка, завороженно глядя на мерцающее пламя свечки.
Света не было уже второй день и это было уважительной причиной ничего не делать. Но мать, хоть и не с первого раза, всё же усадила её учить уроки. А ей так этого не хотелось и напрасно сгорала свеча, слабо освещавшая потрёпанный учебник математики, вот уже минут десять открытый на одной и той же странице.
— Садись есть, я тебе вот тут на краешке поставлю, — засуетилась Наталья перед пришедшим с работы мужем, собирая ему на стол скромный ужин.
— А что на краешке — то? Я чай не с гулянки пришёл! А ты, пигалица, убирай свои книжки, днём надо уроки учить, — недовольно заворчал Александр. Он него опять шёл резкий запах алкоголя.
— Нет, пускай учит, — остановила Наталья обрадованную дочь. — Учительница мне сегодня встретилась, жаловалась, что не знает она ничего. Грозилась её на второй год оставить!
— Ты что ж это, пигалица, родителев — то своих позоришь? — Тут же завелся нетрезвый Александр, получивший тему для обсуждения, неосмотрительно заведённым Натальей, разговором. — Мы стараемся для неё, кормим, поим, а она нам за это двойки носит!
— А я что, ничего не делаю? — слезы обиды навернулись Нюрке на глаза. — Я вам и за водой хожу и полы мою и посуду и с Гришенькой вашим сижу.
