Я не помню, о чем думал и думал ли вообще. Не помню, что говорил Франческо. Мы неслись вперед, все больше уставая, но не могли остановиться.
Мы приехали в Валенсию примерно через сутки. Сняли комнату в каком-то странном отеле и, не раздеваясь, рухнули спать.
На улице было настоящее пекло.
Я проснулся в семь вечера, насквозь пропотевший. Франческо уже встал — из ванной доносился шум воды. Наша комната оказалась странной до абсурда. Обои с лошадиными головами, разные покрывала на двух кроватях и огромный черно-белый телевизор шестидесятых годов. Я несколько минут пялился на него, все еще не в себе от усталости и чувства отчуждения. В комнате витал какой-то странный запах — отвратительный, но знакомый. Я не сразу понял, что воняет от меня. Не очень-то приятное открытие, и, как только Франческо освободил ванную, я завернулся в полотенце и пошел в душ.
Мы вышли на улицу часам к восьми, вновь обретя человеческий вид.
Франческо позвонил своему другу, и я услышал, как он говорит на смеси трех языков: итальянского, испанского и французского. Мне удалось разобрать, что какой-то Никола уехал из Валенсии и вернется через несколько дней. Франческо не удивился и сказал, что перезвонит. Произнес он эти слова каким-то странным тоном.
Повесив трубку, Франческо объяснил мне, что Никола — его старый друг. Он родился в Бари, но последние два года жил в Испании, переезжая с места на место и занимаясь разными делами. И все. Тема закрыта. Честно говоря, этот Никола не очень-то меня и интересовал. Я отдохнул, хорошо себя чувствовал, хотел есть, и мы были в Испании.
Поужинав, — разумеется, валенсийской паэльей с большим количеством пива, — мы пошли прогуляться по городу.
Мы шатались по битком набитым барам. Потом забрели в какой-то сад: столики располагались в тени, а бар — посередине. За столиками и прямо на земле сидела и стояла куча народу. В воздухе витал запах гашиша. Мы нашли свободный столик и сели. Намолчавшись в дороге, мы оба говорили без остановки. Мы были счастливы. Мы говорили, не слушая друг друга. Бесконечный поток слов о свободе, о нашей бунтарской жизни, не подвластной лицемерным правилам. О поиске смысла под выгоревшей краской пустых приличий. Которые мы отвергли во имя этики, недоступной большинству.
Море бреда.
Официантка поздоровалась с нами: «Ola», но, услышав, что мы говорим по-итальянски, тут же перешла на него.
Ее звали Анджелика, она была родом из Флоренции, точнее из Понтассьеве. Не красавица, но миленькая. Не спускала глаз с Франческо. Анджелика спросила, откуда мы, узнав, что из Бари, сказала, что бывала там проездом, по пути в Грецию. Ее предупреждали, что в Бари нужно опасаться карманников. Она приняла у нас заказ и, продолжая смотреть на Франческо, пообещала скоро вернуться.
