Катя засмеялась:
— Так многие у нас в классе думали. Все, кроме Настеньки Егоровой.
— Это какая же Егорова?
— Неужели не помнишь? Ну, та девочка, что летом малыша спасла. У нее мама — ткачиха на той же самой фабрике, для которой работает и моя мама.
Катя перебирала лоскутки, один другого наряднее.
— Вот этот яркий с полосками, — говорила она, — идет на халаты для Узбекистана. А вот этот — на обивку мебели.
Наташа погладила ладонью шелковистую ткань, идущую на халаты, а потом взяла в руки лоскуток ковра. На темно-синей плотной ковровой ткани пестрели желтые осенние листья.
— Как много лоскутков! — сказала Наташа. — Из таких что хочешь можно смастерить — и абажур, и коврик, и сумочку… А уж кукольных платьев сколько выйдет!.. Мама, наверно, дает тебе лоскутки?
— Да, некоторые, — ответила Катя. — Когда она приедет, я попрошу и для тебя. Она уехала в дом отдыха. В Крым. А мой папа знаешь где? Еще дальше, чем мама, — в пустыне, в Приаралье. Я его давно-давно не видела — целое лето!
Сказав это, Катя вспомнила, что Наташа своего отца никогда больше не увидит. Она испуганно посмотрела на подругу и спросила, чтобы переменить разговор:
— А ты еще играешь в куклы?
— Как тебе сказать… — ответила Наташа. — Играть не играю, а шить на них люблю.
— И много у тебя кукол?
— Нет, — сказала Наташа. — Я уже всех раздарила. Осталась одна-единственная. Целлулоидная, очень маленькая. Ее так и зовут — Дюймовочка.
Катя понимающе кивнула головой:
— Это как в сказке Андерсена.
— Ну да! Ее по этой сказке и прозвали. Только это не я придумала, а один доктор.
И Наташа стала рассказывать, как она лежала в больнице, как ей делали операцию и как мама однажды прислала ей в передаче эту самую куколку в больничном халатике и в косынке.
— Ее в больнице все-все знали! — рассказывала она с удовольствием. — И няни, и сестры, и даже старый доктор, Василий Тимофеевич. Он ей и прозвище такое дал — «Дюймовочка». Придет к нам в палату, остановится возле моей кровати и спрашивает: «Ну, как твоя Дюймовочка? Поправляется?» Я говорю: «Спасибо. Она уже совсем здоровая — гулять хочет». — «А ты как?» — «И я хочу». — «Ну вот и молодцы! Держи-ка! Я вам обеим по конфетке принес». И пойдет себе дальше. А я поставлю Дюймовочку на подушку и заставляю ее кланяться… — Наташа засмеялась. — Право, иной раз даже как-то жалко бывает, что мы уже большие и нам нельзя теперь играть в куклы.
— Нет, отчего же? — сказала Катя. — Большие тоже могут иногда в куклы играть, когда у них есть время. А можно нам с Аней завтра прийти к тебе — посмотреть Дюймовочку?
