– Ладно, не буду вам мешать. Спасибо, что выслушала, Ева. Увидимся завтра. Уверен, ты будешь дома, – посмеиваясь, откланялся мужчина.
Когда мойщик ушел, сестра Спирс расстегнула пуговицы своего темно-синего габардинового пальто.
– Я бы хотела осмотреть вас на предмет пролежней.
– У меня нет пролежней. Я дважды в день мажу точки пережатия.
– И чем же вы их мажете?
– Лосьоном для тела от Шанель.
Сестра Спирс не сдержала презрения:
– Ну, если вам хочется выбрасывать деньги на такую бесполезную роскошь, вперед.
– Спасибо, что разрешили, – кивнула Ева.
Что-то в медсестре беспокоило Еву. Она села в кровати, пытаясь выглядеть жизнерадостной.
– Я не больна, – снова сказала она.
– Возможно, физически вы и здоровы, но все же, что-то с вами не в порядке. Согласитесь, ненормально решиться целый год проваляться в постели, жуя ириски, не так ли?
Ева пару раз перекатила ириску во рту и сказала, протягивая медсестре пакет:
– Простите за невежливость, хотите конфетку?
Сестра Спирс поколебалась, потом смягчилась:
– Разве что одну.
После тщательного осмотра – во время которого медсестра съела еще два больших кубика тягучего лакомства (с ее стороны это было непрофессионально, но сладкое всегда ее успокаивало) – Джанет приступила к оценке психического здоровья Евы.
– Какое сегодня число?
Пациентка на мгновение задумалась и признала, что понятия не имеет.
– А какой месяц?
– Еще сентябрь... или уже октябрь?
– Сейчас третья неделя октября, – уведомила медсестра и спросила, известно ли Еве, кто нынче премьер-министр.
Та снова заколебалась:
– Кэмерон?.. Или Кэмерон и Клегг?
– Значит, вы не уверены, кто премьер-министр Великобритании?
– Пусть будет Кэмерон, – решила Ева.
– Вы дважды сомневались в правильности своего ответа, миссис Бобер. Вы вообще в курсе текущих событий?
Ева поведала сестре Спирс, что раньше живо интересовалась политикой и часто смотрела парламентский канал после обеда, во время глажки. Ее порядком бесило, когда равнодушные неголосующие безапелляционно утверждали, что все политики «рвутся во власть ради собственной выгоды». Она мысленно читала циникам лекции о демократическом процессе, делая упор на долгой и трагической истории борьбы за всеобщее избирательное право и ошибочно утверждая, что ради права голоса погибла скаковая лошадь[13].
Но после иракской кампании Ева сама стала громогласно осуждать политическую элиту. Поносные слова, которыми она крыла власти, не поддавались исчислению. Политики в ее устах стали «лживыми, жуликоватыми, подстрекающими к войне ублюдками».
