Чувствуя, что дело может кончиться плохо для нас, мы убежали к Яшкиному дедушке на бахчи. Дорофеич встретил нас приветливо. Яшку и меня он любил и называл затейниками.
— А, дружки-затейники! Что это вы на ночь глядя?
Мы объяснили ему.
— Ах она атаман-баба! — рассердился Дорофеич. — Требует, чтобы выпороли? На-ка тебе. За что?.. Ну ладно, ребятки, — уже более спокойно заговорил он, — отдохните маленько, а потом дровец наберите. К ужину будем варить похлебку. А с Петькой больше не водитесь. Ябеда он ябеда и есть.
Когда мы уходили за дровами в ближний овраг, на бахчи, возвращаясь с поля, забежала тетка Фрося, Яшкина крестная, и передала Дорофеичу большую горбушку хлеба и два печеных яйца. Старик рассказал ей про нас, просил сообщить домашним, чтобы они не беспокоились.
…На следующий день, к вечеру, на бахчи пришел мой отец. Поздоровавшись с Дорофеичем, он спросил:
— Ну, как живут тут у тебя наши беглецы?
— Ничего, живут. Вон в овраге краску какую-то раскопали. Говорят, что ею можно избы красить.
— А где они? — поинтересовался отец.
— За дровами пошли. Вот-вот должны подойти.
Возвращаясь с дровами, Яшка первый заметил отца и испуганно зашептал:
— Смотри, Вась, дядя Гриша пришел…
Но я не испугался. Если бы это пришла мать, дело другое. Я знал, что отец меня не тронет, и шел смело.
— Ага, вот где я вас, голубчиков, поймал! — нарочно строгим голосом сказал отец, когда мы подошли к шалашу. — Собирайтесь-ка. Домой пойдем.
— Я боюсь, меня мама побьет! — заплакал Яшка.
— Не бойся, мать не тронет, — успокоил его отец.
Когда мы с отцом вошли к себе в избу, мать всплеснула руками и запричитала:
— Владычица, за какие грехи ты послала мне такого дитятку! Терпенья моего больше нет, хоть руки на себя накладывай! Отвези ты его, Григорий, в Самару, — обратилась она к отцу, — отдай куда-нибудь в ученье или на работу определи. Ох, господи, долго ли мне с ним придется маяться? Отвези, говорю, все одним ртом меньше будет.
— Ладно тебе, мать. Поставила бы лучше самоварчик нам. Чайку что-то хочется, — миролюбиво проговорил отец.
— Да ты что, ополоумел? — еще громче закричала мать. — Какой тебе чаек? Все лето сахару не покупали, а ему — самоварчик!
— Эх, не понимаешь ты, мать, — засмеялся отец. — Мы с медком попьем. Сынок наш за медом ходил, а ты о сахаре разговор ведешь…
— Взять бы ремень да всыпать хорошенько, вот тогда и был бы ему медок, — ужасно спокойно сказала мать.
— Ну, как бы не так! — возразил отец. — Им и без того досталось горячего до слез. А ну-ка, расскажи, сынок, как вас там осы-то жалили.
