– Если кто-то думает, – невозмутимо продолжил Андрей, – что когда-то в Чили Пиночет пришел к власти только благодаря американцам, он глубоко заблуждается. Альенде был хороший человек, добрый и справедливый. Он все делал по закону. Но у них в ту пору было то же самое, что и у нас сейчас – частные армии, частные пыточные подвалы. Одни бесились с жиру, другие хрен последний доедали. Любой насильник или убийца мог в два счета откупиться от суда. Все покупалось и продавалось. Поэтому, когда победил Пиночет, его сразу же поддержало большинство простых чилийцев.
– И какова мораль сей басни? – недоуменно вытаращился Мюллер.
– А ты не догадываешься? Армия обеспокоена уголовным беспределом, который вышел за все мыслимые рамки. Мы прекрасно знаем, что милицейская статистика врет, и у нас ежегодно от рук бандитов гибнет не десять-двадцать тысяч, а по меньшей мере – сто. Поэтому в армейской среде уже зреют настроения провести негласную чистку российской территории от оккупировавшей ее бандократии. Для меня принципиальной разницы нет, кто убивает наших людей и отравляет им жизнь – иноземный захватчик или отечественный бандит.
– Ты что же, метишь в Пиночеты? – нервно усмехнулся усатый – по его лицу было заметно, как он внутренне напряжен и подавлен.
– Пиночетом я быть не собираюсь. Но вам следует знать, что есть немало людей, готовых идти за мной беспрекословно и безоговорочно, даже на смерть. – Голос Лаврова звучал, подобно гласу судьи, выносящего приговор. – И известие о пытках и убийстве офицера спецназа, учиненного частной, уголовной шарашкой, может подвигнуть не только наше, но и ряд других спецподразделений на жесткие шаги, которые уж точно пополнят здешние морги не одной сотней трупов, в том числе ваших…
Андрей отчаянно блефовал, но это работало. Точно так же, как и заранее срежиссированный разговор с Еремеевым. Еще там, на территории завода, ожидая вертолет, он созвонился с Леонидом и, на случай непредвиденных обстоятельств, обговорил с ним возможные варианты подачи информации.
Когда Лавров замолчал, в подвале еще около минуты царила угрюмая тишина. Словно очнувшись от какого-то наваждения, Мюллер исподлобья посмотрел на него, и кисло поинтересовался:
– А скажи-ка мне, майор… Что это ты такой уступчивый – о чем ни спроси, на все даешь ответы? Подозрительно, однако…
– А ты не понял? Да если я сейчас в деталях распишу вам, как именно вас будут брать и что конкретно с вами делать, вы ведь все равно уже ничего не измените. Как говорится, пришла беда – отворяй ворота. У вас только один выбор: сдаться и безропотно подчиниться своей участи. Ты лично что сейчас можешь сделать? Ну, учинить мне пытки, убить меня. Но ведь после этого тебе самому придется или стреляться, или вешаться! Иначе ты будешь умирать так страшно, что и сожжение заживо покажется раем.
