Внутри здание слепило блеском глаза не меньше, чем фасад. На стенах не было ни единого миллиметра свободного пространства, всюду висели картины, гобелены, у потолка змеились золотые орнаменты, а с потолка свисала огромная люстра, обшитая золотом. Наша четверка, вручив подбежавшей обслуге верхнюю одежду, прошествовала в главный холл, где уже собралось немало народу.
Перед входом в холл нас встретили двое усатых гвардейцев и еще один лакей-служка.
— Как вас представить?
— Дирг ним Гийом, — начал объявлять наши имена Дирг. Согласно этикету говорить должен старший по титулу мужчина, и каким бы ни было высоким положение Рейлы, но де-юре старшим является ее брат. — Герцогиня Рейла эл Гийом, графиня Лизбет Норман и Тим Ройс.
Лакей по ходу повествования кивал головой, но когда услышал последнее имя, чуть изогнул бровь и в ожидании продолжения уставился на рыжего.
— Объявляйте. — В голосе товарища слышалось некоторое раздражение.
Служка еще некоторое время позависал на верхних пластах астрала, пытаясь свести последствия когнитивного диссонанса к минимуму. Видимо, это ему удалось: уже через полминуты в зале прогрохотали наши имена. Теперь уже холл на некоторое время погрузился в гробовую тишину, но вскоре вновь послышались споры в мужских кружках, им вторило веселое женское щебетание женских. То тут, то там звучал звон бокалов.
Когда в зал вошла Лейла, вновь воцарилась тишина. Каждый мужчина считал своим долгом поглазеть на красавицу, правда, в этот раз удовольствия я не испытывал никакого. Каждый титулованный господин счел своим долгом попытаться убить меня взглядом на месте. Похоже, я первый простолюдин, удостоившийся чести быть приглашенным в оперу, где собирается цвет не только Империи, но и соседей-союзников.
— Трусишь? — шепнула мне на ухо подруга. Для этого ей пришлось приподняться на цыпочки и всем весом опереться на подставленную руку.
— Не совсем.
Лейла хихикнула и кивнула в сторону братца:
— Бери пример с Дирга.
М-да, а сосед, очевидно, наслаждается происходящим. Гордо подняв голову и откинув назад огненную шевелюру, он взирал на присутствующих, как лев на обезьян. То есть с легким интересом, презрением и превосходством. Девушки от такого взгляда начинали покрываться румянцем и чаще дышать, а у мужчин надувались желваки и скрипели зубы.
— Ему-то хорошо, он может и меч достать. А мне нельзя, если ты, конечно, не хочешь, чтобы твоего верного друга упекли в темницу за оскорбление благородного.
