- Груздев!
- Что?
- Вот земли целинной край. Надо земли?
Я дома спрашиваю:
- Дедушко, сколько брать земли-то?
- Сыночек, бери гектар.
Я прошу гектар. "Меньше трех не даем!" "Давайте три".
Вспахали, заборонили, гектар пшеницы посеяли, гектар — бахча: арбузы, дыни, кабачки, тыквы, гектар — картошка, помидоры. А кукурузы-то! Да соловецкие чудотворцы! Наросло — и девать некуда. Прихожу к завхозу:
- Слушай, гражданин начальник, дай машину урожай вывезти.
- А, попы, и здесь монастырь открывают!
- Да какой тебе монастырь, когда и четок-то нету!
Ладно. Привезли все. То — на поветь, то — в подполье, пшеницы продали сколько-то, картофель сдали, арбузы на самогонку перегнали, за то, за другое, за подсолнухи много денег получили! Да Господи, чего делать-то! Богач!"
Давно ли скитался бесприютный арестант по ночному пригороду Петропавловска — нищее нищего? А вот уже сыт и одет, и дедушка с бабушкой как родные, и хозяйство крепкое, словно "и здесь монастырь открывают"! Да и на работе премию дали за хороший труд.
- Дедушко, давай корову купим!
"А я в коровах толк понимаю, — рассказывал о. Павел. — Пошли с дедушкой на базар. Кыргыз корову продает.
- Эй, бай-бай, корову торгую!
- Пожалуйста, берем.
- Корова большой, брюхо большой, молоко знохнет.
Э, кумыс пьем! Бери, уступим!
Гляжу: корова-то стельная, теленка хоть вынь. Я говорю: "Дедушка, давай заплати, сколько просит".
Взяли корову, привезли домой. Прасковья Осиповна увидела нас:
- Да малёры, да что же вы наделали, ведь сейчас околеет корова-то! Закалывать надо!
— Бабушка, попросим соловецких чудотворцев, может быть, и не околеет.
Корову на двор поставили, а сами уснули. Ночью слышу неистовый крик — старуха орет. Думаю: матушки, корова околела! Бегом, в одних трусах, во двор! А там корова двух телят родила. Да соловецкие! Вот так разбогатели!"
И в лагерях, и в ссылке люди были самой разной национальности — латыши, эстонцы, украинцы, немцы, киргизы, туркмены — в общем, полный интернационал. И о. Павел как-то очень схватывал всякие словечки из других языков, ему нравилась эта определенная языковая игра, он чувствовал вкус речи не только русской. Бывало, сядет в Тутаеве за стол — а уже знаменитый старец и начинает командовать: "Так, керхер брод!" Кто знает эту игру, тут же подхватывает: "Шварц или вайе?" Он говорит: "Шварц". Скажет "мэсса" — ему ножик подают, "зальц" — соль. Из Казахстана вывез словечки: "агча" — деньги, значит; "бар" — есть, "йёк" — нет. Даже в батюшкином дневнике записано: "Кыргызы, когда проголодаются, говорят: "Курсак пропол". И различия в вере решались о. Павлом как-то запросто. Был у него сосед-туркмен по имени Ахмед. Однажды идет Ахмед на рыбалку с удочками:
