Рахим улыбался ей, а сам лишь одного желал — благополучно довести лодку до берега.
О, как бы он хотел, чтобы это повторилось!
…У подъезда раздался громкий плач.
— Доченька моя! Куда же ты ушла от нас, моя единственная!..
Рахим узнал голос тещи. К ее голосу присоединились причитания матери. И опять весь дом огласился воплями женщин.
Старики заспешили на лестничную площадку.
Встреча была не столь уж тягостной, как предполагал Рахим, более всего опасавшийся этой минуты. Первым по лестнице поднимался Убайдулла-ака. Он поздоровался за руку с Саидом-ака, другими стариками, затем обнял зятя.
— Разлучились мы с нашей доченькой… — негромко начал он, но голос его сорвался.
— Я виноват. Не должен был ее одну выпускать из Дому.
— Откуда было вам знать, сынок… Видно, на роду написано… лежит бедняжка моя, уснула.
Убайдулла-ака всхлипнул, вытирая глаза тыльной стороной ладони.
Теща поднималась медленно, держась за перила. Часто останавливалась, переводила дыхание. И снова шла, горестно причитая:
— Саид-ака… что же это за доля у меня такая, а? За что меня так наказал аллах? Что плохого я ему сделала? Кто теперь будет оплакивать меня после моей смерти?..
Рахим Саидов шагнул ей навстречу:
— Здравствуйте, матушка…
— Вай, сынок, что же это сделала с нами Мунисхон, а?
Она припала к груди зятя и заплакала горько. Рахимаапа взяла ее под руку, усадила на диван.
Рахим Саидов не понял, отчего в глазах у него потемнело и земля ушла из-под ног. Хафиз не успел его поддержать, он оказался на полу.
Придя в себя, он так и не мог понять, что произошло. Почему он лежит в кровати, а вокруг суетятся люди.
— Все в порядке, сынок, — услышал он голос отца. — Призови свое мужество, сынок.
Это было ранним утром. Санобар чистила на веранде брюки мужа. Щетка ударилась обо что-то твердое. Похоже на зажигалку. Но муж держал зажигалку в нагрудном кармане. А сейчас, припомнила Санобар, зажигалка лежит в нише, она только что видела ее там. Что же это может быть? Санобар не имела привычки проверять карманы мужа, но тут любопытство пересилило. Она вытащила из кармана маленькую коробочку. Открыла. В ней оказался перстень с крупным рубином. «Наверно, мне купил, а скрывает», — обрадовалась она. Надела на палец с трудом. Ничего, можно отдать в растяжку. Смотри-ка, какой красивой сделалась ее рука — прямо как у шахини. До сих пор у Санобар не было иного украшения, кроме обручального кольца, которое Сабир-ака надел на ее палец в загсе. Правда, сережки у нее есть. Маленькие, с розовыми камешками. Их подарил отец, когда она была еще совсем девчонкой. А муж не любил всякие украшения и презрительно называл их «погремушками». Жемчуг, золото, рубин. Санобар и не заводит о них речь, муж сразу начинает хмуриться. Мещанство это все, считает он. И вдруг купил. «Что же с ним произошло такое?» — думает Санобар, а сама все поворачивает руку и так и этак, любуясь перстнем. Подставила под солнечный луч, пробивающийся сквозь вьющийся по жердочкам виноградник. Рубин вспыхнул и стал похожим на спелое зернышко граната. Но тут мелькнула другая мысль: если перстень предназначен ей, почему Сабир-ака не отдал его вечером? А вдруг — сердце у нее дрогнуло — этот подарок вовсе не для нее!
