Внешне мы должны представлять себе Мюрада гладким, чистым и энергичным, под блестящей скорлупой его наполняла искрящаяся уверенность. Его выбритое лицо, с несколькими морщинками возле рта и носа, сияло. Лишь на глубине эту гладь рябила усмешка. Его волосы всегда были гладко зачесаны; он выглядел так, как будто бы только что принял душ. Только губы были сухими, с трещинками. Втайне ему приходилось признать, что стоило ему хотя бы недолгое время провести на людях, и он чувствовал, как его ботинки становились внутри влажными от пота.
О его адвокатской работе мы расскажем позднее.
Было начало лета, и кусты сирени в саду Мюрада расцветали только теперь, с некоторым опозданием. Лучи солнца едва проникали в сад, и голая земля разбухла от дождей, которые часто шли в это время года. Только что прошел ливень. Мюрад, все еще в костюме, который он носил на службу, стоял у окна и смотрел в сад.
Между крышами домов сверкал кусочек светлого, чистого неба, к которому тянулись бледно-фиолетовые кисти сирени, словно они были лишь отражениями небесной синевы. На горбатом пригорке поблескивал нежный налет мха: темные, мерцающие иголочки.
В почтовом ящике лежало письмо от Сюзанны: Мюрад, скрестив руки на груди, прислонился к окну и радостно вдыхал свежий прохладный воздух. Глазные яблоки Мюрада ощущали его: застывшая, светло-голубая смола.
Письмо он не выбросил сразу же, как делал это обычно; под настроение он вскрыл его и прочитал:
Она все такая же!
Счастье находишь только тогда, когда ищешь что-то совсем другое, а не это самое счастье. Его находят только походя: Так было написано в письме.
Теперь оно лежало в мусорном баке.
Мюрад усмехнулся:
Громкие слова!
Я доволен тем, что живу.
И все же, когда он читал это письмо, у него было такое ощущение, как будто бы он плывет на корабле в открытом море и слышит удары колокола, доносящиеся с острова, который уже давно скрылся за горизонтом.
Чуть позже он прохаживался в халате по своей просторной, со скрипящими полами квартире, держа в руке полный стакан шнапса. Он выработал у себя привычку никогда не пить на людях, в ресторане, и пил только вот так, наедине с собой. Ему казалось, это его укрепляет, придает сил. Костюм, рубашку и галстук он повесил на стул, под него же поставил ботинки.
— Он хорошо чувствовал себя в своей квартире.
Может быть, жизни отдельных людей сплетены между собой теснее, чем я думал! Искренняя, исполненная любви назойливость.
Его прежняя мания счастья продолжала теперь жить в Сюзанне: Как жадно хотел он счастья. Или для нее это только игра? Ему в угоду? Прежде любая мелочь напоминала ему о прошлом, хотя было ясно, что это лишь случайные встречи со старыми пристрастиями или антипатиями: Стоило ему, например, увидеть стоящую где-нибудь у берега лодку, как он уже катал в ней, сидя на веслах, Сюзанну и Альмут.
