– Исключено! – сказал как отрезал Бокша. – Первая встреча, считай, забойная, и от неё будет зависеть многое. Так что ты остаешься вместо меня на базе, а я с утречка подамся в город. Надо будет к базару успеть да по барахолке прошвырнуться. Воскресенье – это базарный день, вся мукачевская братва и залетные подадутся на промысел. Кто-нибудь обязательно должен засветиться.
– Что ж, может, ты и прав, – не стал настаивать на своем Крест. Только спросил: – Кого думаешь взять для прикрытия?
– Халмуратова с Серегой Торопчиным.
– А почему не меня с Волком? – возмутился Пикадор. – Мы и ножами работаем лучше, и…
– Надеюсь, до этого не дойдет, – осадил Юрасова Бокша. – А почему, спрашиваешь, Писку с Шайтаном беру, а не тебя с Антоном, так это только потому, что Писка – это Писка, да и Шайтан, оказывается, еще тот ходок по чужим кошелькам да карманам. А нам сейчас капуста как воздух нужна будет. И белокочанная [32] , и цветная [33] .
Бокша окинул взглядом своих бойцов.
– Еще вопросы будут?
– Будут, – моментально встрепенулся Волк.
– Ну?
– По сто граммчиков нальешь? Наркомовских.
Андрей покосился на Креста с Шайтаном, однако и старый медвежатник и не менее заслуженный гоп-стопник скорбно молчали, потупив глаза, словно накануне освобождения их пытал сначала хозяин [34] зоны, а потом уж и пастор [35] одним и тем же вопросом: «Обещаешь, что за старое на воле не возьмешься?», и они, честные авторитетные воры, не могли сказать столь простенькое «Да!».
– Ладно, хрен с вами, – поддался Андрей, – две бутылки по кругу, и более ни капли.
* * *
Вживаясь в легенду «Часовщика», мастера своего дела, который намерен пустить корни в приглянувшемся ему тихом закарпатском городке, ласково-уютном и столь же гостеприимном, в котором смешались все языки, наречия и акценты Восточной Европы и Западной Украины, Тукалин облюбовал себе небольшую комнатенку для жилья в просторном доме вдовой гуцулки. Та согласилась «сдавать пану часовщику» довольно светлую пристройку к дому, дверь которой выходила не в палисадник, а сразу же на улицу, что было весьма удобно и для него самого, и для Христы Феодосиевны, и для будущих клиентов, которых должна была привлечь вывеска-зазывалка, приглашающая чинить вся и всё, что когда-то тикало в ваших карманах, на стене или украшало кисть руки. Уставшая от одиночества пятидесятилетняя вдова, потерявшая в войну и мужа, и единственного сына, была до смерти рада такому жильцу и сразу же поставила его «на довольствие», пообещав, что «всё это будет стоить суще малые гроши».
