Отрочество | страница 9

Мальчики слушали эту речь довольно рассеянно — они устали. И только одно детское лицо опять поразило Галину Андреевну страстной напряженностью своего выражения. Это было лицо Яковлева — незнакомого ей до сих пор Сашиного товарища. Рот у него был полуоткрыт, глаза впились в Евгения Афанасьевича.

Раздался звонок. Мальчики, шумя, пошли в раздевалку.

Пошла к выходу и Галина Андреевна. Но перед тем как выйти из зала, она обернулась. Яковлев, ее Саша и очкастый поэт Денисов стояли у окна. Яковлев — с опущенной головой. В руках он держал куртку. Саша что-то сердито ему доказывал, как видно утешая.

Стенка против двери, где остановились мальчики, состояла из четырех широких оконных рам. Физкультурный зал, казалось, повис над городом. Сверху, с высоты пятого этажа, были видны голубоватые искры, брызжущие с трамвайных проводов, и тяжелые, могучие леса, обнимавшие соседнее, поврежденное войной здание. Людей на лесах не было видно, но часть охваченного лесами дома, обращенная к Невскому, уже была достроена — даже покрылась свежей штукатуркой. Край неба, видневшийся из окон, был розовый. Розовая полоса переходила в голубовато-лиловый цвет перламутра. Неожиданно свет раннего зимнего заката вошел в физкультурный зал, лизнул пол, коснулся брусков и рейки и уткнулся косым лучом в угол зала. Он захватил ребят, стоящих у стены, зажег пуговицы на куртке, которую все еще держал в руках Яковлев, пронизал очки на носу поэта Денисова и хохолок на макушке ее сына. Сверкнул и побежал дальше, дальше, по недавно окрашенным стенам, оживляя на мгновение все, что попадалось ему на пути.

Галина Андреевна спустилась в кабинет директора, проглядывая на ходу заметки в своей записной книжечке. Ей никогда еще не приходилось беседовать с Иваном Ивановичем с глазу на глаз. Когда сына переводили в прошлом году в эту школу, с директором разговаривал ее муж.

Пройдя через канцелярию, Галина Андреевна постучала в дверь директорского кабинета и услышала оттуда короткое: «Прошу».

Она вошла. Директор слегка привстал.

— Здравствуйте, — сказала Галина Андреевна.

— Здравствуйте, — ответил Иван Иванович.

(По тому, как он взглянул на нее, она предположила, что он забыл, кто она такая. Естественно: в школе столько мальчиков, и у каждого есть кто-нибудь — мать, бабушка, тетка…)

— Садитесь. Простите, я сейчас, — сказал Иван Иванович.

Она прошла в глубину комнаты, села в кресло и приготовилась ждать.

Возле директорского стола стояли два старшеклассника. Одного из них она знала — это был Костя Джигучев, вожатый шестого класса «Б», того самого, где учился ее сын. Она была довольна, что у них такой вожатый. В Косте было то счастливое соединение взрослости и детства, которое так пленяет в шестнадцати-семнадцатилетних юношах: «мужская» сдержанность манер, взрослая вежливость и при этом ломкий голос, свежий румянец никогда еще не бритых щек, глаза как будто насторожившиеся, всегда готовые чему-то удивиться и обрадоваться, быстрый взгляд из-под золотых лохматых бровей, до того открытый, прямой и чистый, словно Косте было не семнадцать, а всего семь лет.