— Очень плохо! — сказал Евгений Афанасьевич.
Один за другим выбежали из строя братья Калитины — Лев и Михаил, до того похожие друг на друга, как будто были половинками одного и того же человека. У обоих лица с забавно вздернутыми носами и одинаковые светлосерые глаза. Обоим Евгений Афанасьевич поставил тройку.
Галине Андреевне становилось все интереснее. Она забыла о своей записной книжечке, напряженно следила за тем, кто выходил из ряда, чувствуя облегчение и радость, когда прыжок удавался, и настоящую досаду, когда рейка, сорвавшись, летела вниз.
Один за другим проходили перед ней товарищи сына — лицо за лицом, характер за характером.
А мальчики в это время тоже рассматривали ее из своего ряда. Всем было ясно, что это чья-то дежурная мама. Кто-то даже успел шепнуть, что это мама Саши Петровского, и они с любопытством поглядывали на нее.
Она чувствовала некоторую неловкость, ту связанность в движениях, которая поражает человека, когда его разглядывают в упор.
А между тем на нее смотрели с одобрением. Еще бы!
«Мама, конечно, маме рознь, — думали мальчики. — Бывают мамы и бабушки, готовые опозорить человека перед всей школой — например, при всех поправить на нем теплый шарф и завязать под подбородком наушники, а эта ни разу не подошла к Саше, ни разу не обернулась к нему, не окликнула, не назвала его по имени. Притворяется, что никогда в глаза его не видела. Одним словом, ведет себя очень прилично».
А урок шел своим чередом, и Евгений Афанасьевич поставил птичку против фамилии Петровского.
Ее сын отошел, как другие мальчики, в дальний конец зала, готовясь к прыжку. Сперва он шагал со свойственной ему солидной неторопливостью. Но вот глаза его сузились, лицо сделалось напряженным, шаги участились…
Теперь, когда он собирался прыгать на очень большую, по ее понятиям, высоту, она постаралась изобразить на лице полное равнодушие, но ее ногти сами собой впились в ладонь.
Саша бежал все быстрее, сосредоточенно глядя вперед. Взбежав на трамплин, спружинил ноги, оттолкнулся и ловко, легко и просто одолел высоту.
— Очень хорошо! — сказал Евгений Афанасьевич.
Тогда, потеряв разом всю свою солидность, он, просияв, посмотрел ей прямо в глаза. Мать с облегчением вздохнула и первый раз ответила взглядом на его взгляд.
— Яковлев! — выкликнул наконец Евгений Афанасьевич последнюю в списке фамилию.
Вышел на середину зала тот самый мальчик, которого с таким любопытством рассматривала сегодня исподтишка Галина Андреевна. Казалось, он едва дождался, чтоб его вызвали. Пока прыгали другие ребята, лицо его, руки, глаза выражали высшую степень нетерпения. Рот был полуоткрыт. Было видно, что ему трудно устоять на месте, что он так и бросился бы вперед по первому слову Евгения Афанасьевича.
