Я не знаю, кассеты ли это, компакт-диски или радио, но очень быстро песни составляют мне компанию.
Азнавур, Сушон, Кабрель… Я повторяю мою классику. Есть песни, которые я знаю, есть и такие, которые мне в новинку. Я начинаю петь. И танцевать!
Однако концерт больше не прекращается.
В этой музыке нет финальной ноты. Голоса, инструменты меня осаждают. И очень быстро я начинаю их ненавидеть. С тех пор как пребываю в темноте, я не могу отличить день от ночи. Но до этого момента в моем распоряжении были долгие моменты тишины, которые, наверное, соответствовали ночи и во время которых мой мозг, как я полагаю, засыпал или хотя бы отдыхал. Теперь тишины больше нет. Никогда. Эстрада сменяется классикой, классика — роком, рок — эстрадой.
Иногда музыка все-таки замолкает. Но в таком случае очень скоро начинает волноваться медсестра:
— Почему выключили? Здесь грустно!
И надоедливую шарманку запускают снова. Музыка сведет меня с ума! Если когда-нибудь я отсюда вырвусь, не уверена, что не потеряю частично рассудок. Это мне напоминает репортаж, который я видела по телевизору или прочла в газетах: непрерывно звучащая музыка была одним из мучений для узников тюрьмы Гуантанамо. И снова эта мысль о пытке за преступление, которое мне неизвестно, в месте, где, как предполагается, меня должны лечить.
Входят женщины. Снова пазухи? Господи, помоги мне! Не прикасайтесь ко мне! Нет, к счастью, они меня не трогают, стоят поодаль. Они разговаривают, но их диалог не имеет никакого отношения к больнице.
— Знаешь, в эти выходные мой мужик меня просто достал!
— Что он опять тебе сделал?
— Они проиграли в футбол. Это так выводит его из себя. И тогда он срывает свою злость на мне.
— Не может быть! И ты ему позволяешь?
— Нет, конечно. Поэтому мы начинаем орать друг на друга. А в воскресенье мы отправились обедать к его родителям. Представляешь там обстановочку? И это выходной день. Сегодня утром я была почти рада вернуться на работу.
Я мысленно представляю сцены, пока они разговаривают. По сути, отличная замена телесериалам. Женщины регулярно заходят в мою палату поговорить. Судя по всему, в этом месте они чувствуют себя в безопасности. Здесь им спокойнее, чем в комнате отдыха. Моя палата становится исповедальней, где они могут все сказать друг другу, не боясь быть услышанными.
Кто подслушает их маленькие тайны?
Я больше не в счет. Для них я всего лишь мебель.
