Затем началась одна из сказок, становящихся редкими и в монархических странах. На пышно разукрашенном, засыпанном цветами судне император повез по Дунаю свою невесту из Баварии в Вену. Раскрылась сокровищница Габсбургов, с ее коронами, диадемами, ожерельями. В расписанной Рубенсом карете молодая чета проехала в церковь, где состоялось венчание. «Я влюблен, как лейтенант, и счастлив, как бог!» — писал Франц Иосиф своему другу Альберту Саксонскому. Столь же счастлива была и 17-летняя императрица. Впереди был несчастнейший брак, длинный ряд катастроф — и кинжал убийцы.
В личности и в судьбе Елизаветы Австрийской слилось все то, что с незапамятных времен открыто или молчаливо признавалось «элементами поэзии». Быть может, при жизни императрицы это вызывало у раздражительных людей некоторое отталкивание: уж слишком все поэтично. Ее жизнь просится в biographic romancée, для которой тут есть решительно все, вплоть до «проклятья графини Карольи»{7} и «призрака белой дамы», трижды проходившего по залам Бурга за время существования Габсбургского дома. Но трагическая смерть Елизаветы должна была положить конец подобному отталкиванию. Не думаю, чтобы эта, во всяком случае необыкновенная, женщина и вообще умышленно создавала себе поэтический ореол.
Она была на редкость хороша собой. В этом сходятся все знавшие ее люди. Один республиканский политический деятель на старости лет говорил, что из всех женщин, которых он видел, две самые красивые были императрицы: Евгения и Елизавета{8}. Называли ее в Европе «Черной лилией». Кажется, это прозвище было ей дано после того, как на одном приеме в Бурге она появилась в черном бархатном платье, с веером из черных страусовых перьев и в черных бриллиантах: черный цвет был ей особенно к лицу. Красоту ее признавала и ненавидевшая ее эрцгерцогиня София.
Очень многое в императрице Елизавете не нравилось Бургу. Не нравились прежде всего ее либерально-политические взгляды: либерализм императрицы был, насколько могу судить, не наигранный и не предназначенный для приобретения популярности. Она плохо верила в «породу» и не придавала ей значения. Знала верхи общества (притом верхи предельные) неизмеримо лучше, чем низы, но большой разницы между ними не видела и относилась с ласковой, чуть пренебрежительной снисходительностью одинаково к верхам и к низам. Императрица по природе была очень добра. Мы знаем о тысяче прекрасных ее поступков, а о плохих не знаем почти ничего, — о многих ли из людей, бывших по той или иной причине на виду у всего мира, можно сказать то же самое? Политикой она занималась мало, но разные счастливые и благодетельные меры царствования Франца Иосифа, как понемногу выясняется, отчасти были приняты благодаря ей. И в качестве первого свадебного подарка она у него — не попросила, а потребовала — смягчения участи осужденных венгров. Ее любило все население габсбургской державы: в Венгрии же ее положительно боготворили. Легенда, кажется, неверная, приписывала ей роман со знаменитым венгерским политическим деятелем, будто бы бывшим ее единственной любовью. Именно он поднес ей в 1867 году венгерскую корону, которая через тридцать лет, вместе с короной Марии Терезии, лежала на ее гробе. Об этом действительном или мнимом романе уже написаны книги — слишком рано написаны: он пока никого касаться не может.
