Впрочем, это только лишний раз подтверждает, что мстить кроликам было незачем. Мстить вообще незачем, даже в большом мире. По-моему, акции возмездия по отношению к людям, связанным с обидчиками отдаленно или в силу обстоятельств, нацелены лишь на то, чтобы принести радость мстителю. Это как со смертной казнью: дело же не в том, чтобы другим неповадно было, или прочей ерунде — а в том, чтобы получить удовольствие самому.
Кролики хотя бы не узнают, что это Фрэнк Колдхейм обрушил на них свою карающую десницу; а вот у людей все иначе, люди-то прекрасно понимают, что сотворили с ними злодеи, и в результате месть производит эффект, строго обратный ожидаемому: она не столько подавляет сопротивление, сколько его стимулирует. Я-то хоть признаю, что стремлюсь возвыситься в собственных глазах, залечить уязвленную гордость и доставить себе удовольствие, а не спасти страну, восстановить попранную справедливость или почтить память павших.
Так что какие-то части меня смотрели на обряд крещения новой рогатки как на пустую забаву, и даже с некоторым презрением. Так интеллектуалы посмеиваются над религией, будучи в то же время не в силах отрицать ее влияние на народные массы. Согласно ритуалу, я помазал железные, резиновые и пластмассовые детали нового оружия своей кровью, мочой, ушной серой, соплями, пухом пупочным и творожком подноготным, затем вхолостую выстрелил по бескрылой осе, изучавшей циферблат Фабрики, а напоследок посадил себе синяк, что есть сил вмазав резинкой по босой ноге.
Какие-то части меня считали, что все это чушь собачья, но они были в крошечном меньшинстве. Большинство же не сомневалось, что такие вещи работают. Так я укрепляю силы, сливаюсь с тем, что мне принадлежит и где я нахожусь. И мне от этого хорошо.
В одном из альбомов, которые хранятся у меня на чердаке, я отыскал детскую фотографию Пола и после церемонии написал имя новой рогатки на обороте карточки, завернул в нее подшипник, укрепил неровный комочек изолентой — и спустился с чердака, вышел из дома в зябкую морось нового дня.
Я отправился на север острова, к старому стапелю, встал на его покореженный край, натянул резинку почти до предела и пульнул подшипник с фотографией далеко-далеко в море. Тот со свистом улетел, тяжело кувыркаясь в воздухе. Всплеска я не увидел.
Пока никто не знает имени рогатки, она в безопасности. Конечно, Черной Смерти это не помогло, но она погибла из-за моей ошибки, а сила моя столь велика, что, когда я ошибаюсь (случай редкий, но не невозможный), даже те вещи, которым я обеспечил самую мощную защиту, становятся уязвимыми. И опять в этой моей голове-государстве поднялось гневное возмущение: как я мог допустить подобную оплошность! — и я услышал свой твердый ответ: больше такого не повторится. Словно генерала, проигравшего битву или не удержавшего важный участок фронта, подвергали взысканию или отдавали под трибунал.
