– Пожалуй что так.
– А я думал, – говорю, – что это со мной от скуки…
– А вот ночью сегодня ты сглупил все-таки, – говорит Ковров. – Шуму много, а толку мало. Спугнул волков. Пусть думают, что в дураках нас оставили, но, смотри, – не проворонь еще чего-нибудь.
Пришел я домой, признаться, очень удрученный. Обидно было, что все мои старания пропали впустую. А тут еще старуха новый удар мне подготовила.
Пришел я к себе в комнату, сел. Думаю: приходится все начинать сызнова… Тут стук в дверь – Борецкая. Садится на стул как ни в чем не бывало и даже улыбается.
– У меня к вам, Иван Николаевич, – говорит она, – просьба…
– А что за гости все-таки были у вас ночью? – не выдержал, перебил я ее.
Глазом не моргнула!
– Это вам показалось, – говорит.
– Да какой там «показалось»! – говорю. – Мне вчера чего-то нездоровилось, не спалось, я голоса ясно слышал…
– Нет, это вам показалось, – повторяет она.
– Жалко, – отвечаю, – что другие думают, будто это мне показалось. Ну да ладно. Говорите, какая просьба.
– А просьба у меня, – говорит она, – такая. Больше вашего мальчика, который к нам ходит, я через свои комнаты пускать не буду. Очень неприятный ребенок, шаловливый и грубый. Вы сами знаете, везде стоит редкая посуда. Ответственность за ее сохранность лежит не на вас – на мне.
– Ходить ко мне мои знакомые могут, – возражаю я. – Я ведь здесь не в одиночном заключении.
– Ходить к вам, конечно, могут, не спорю, – говорит она, – но если этот ребенок, который уже разбил столько ценной посуды, будет продолжать здесь бывать, я вынуждена буду обратиться в советские учреждения. Принимайте кого хотите, но пусть вам дадут комнату в другом доме, а сюда вселят более безопасного человека.
Нет, думаю, бесстыжие твои глаза, не бывать этому, не уеду я отсюда, пока не сочтусь с тобой…
– И, поверьте мне, я настою на своем, – добавляет она. – Мои коллекции важнее ваших подозрений.
Не желая обострять с ней отношения, я сделал вид, будто растерялся и даже побаиваюсь ее угроз.
– Ладно, – говорю, – не будет больше ко мне этот мальчик ходить, извольте.
Вечером звонят. Иду отворять. В коридоре старуха мне уж навстречу бежит.
– Там ваш мальчик приходил.
Выхожу в переднюю – никого. Открываю дверь – на крыльце тоже никого. Оглядываюсь. Смотрю – Виктор мой идет по улице прочь от особняка.
– Виктор! – кричу. – Витька, постой!
А он идет, не оборачивается, только рукой махнул… Догнал я его.
– Ты что? – спрашиваю. – Загордился, разговаривать не хочешь?
