Вслед за воинами внутрь проскользнули хрупкие девушки и принялись торопливо… раскатывать ковры! Прямо на пыльный каменный пол ложились изумительные по красоте набойные войлочные, пушистые шелковые, катаные шерстяные прямоугольники. Еще несколько полос кошмы были споро прибиты к стенам деревянными клинышками.
Одни красавицы выскочили, вместо них появились другие, с глиняными и деревянными мисками. Узилище наполнилось ароматами горячего мяса и острым запахом пряностей. Урюк, мед, чернослив, изюм, еще горячее мясо, политое коричневым соусом, чищеные орехи, слоистые лепешки с коричневой корочкой, творог, сметана…
— А?! Что я говорила?! — громко хмыкнула Роксалана. — Они уже созвонились с моим отцом! Вы говорили с папой? Он пришлет за мной вертолет? Он приедет сам? Что он сказал?
На губах туземцев застыла восковая слащавая улыбка. Они поспешно шмыгнули за дверь, грохнул засов.
— Кажется, папа просил подержать тебя здесь подольше, — сделал вывод Середин.
— Наверное, свободный борт не нашли, — отмахнулась спутница, по-турецки присаживаясь возле угощения. — Такое сплошь и рядом бывает. Знаешь, сейчас работы вокруг сколько? Да еще местные с «социалкой» постоянно напрягают, на совесть давят. То больных возить приходится, то учебники, то пожарников. Да и с погодой накладки случаются. Тут солнечно, а в Уфе, может, сейчас снег идет! Или Челябинск тут ближе получается?
Олег промолчал, взял из миски пару кусочков убоины, кинул в рот. Убежденность Роксаланы его ничуть не поколебала, однако… Однако впервые за время своих приключений он попал в поруб, где к пленникам относились с таким трепетом и заботой. Как бы то ни было, ситуацию стоило использовать как можно полнее, а потому Олег, тоже поджав ноги, уселся напротив спутницы и приступил к обстоятельной трапезе.
Рай земной продолжался пять дней. Угощения приносили регулярно и кормили вдосталь. Без напоминаний выносили горшок и подменяли чистую воду для умывания. Однако ни на какие вопросы ни девушки, ни одетые в броню стражи не отвечали. Только напрягались и пытались сделать вежливое лицо. Вечером четвертого дня одна из кочевниц осталась вместе с ними — она села возле стены, сжавшись в комочек, и тихонько заплакала.
— Опа, кто это тут такой несчастный? — присел перед ней Олег. — Что случилось? Тебя заставляют есть по утрам манную кашу?
Она мотнула головой.
— Хочешь мед? Сотовый, сладкий, настоящий… Снова нет? Ну, тогда я и не знаю, чем помочь, — развел руками Середин. — Может, скажешь, в чем твоя обида? Честное слово, я попытаюсь тебе помочь.
