Обозрев еще раз получившийся список, я почувствовала себя Белой Королевой, которая ухитрялась до завтрака поверить как раз в шесть невероятных вещей. Все это собрание фактов было не просто Странно — странности категорически не сочетались друг с другом, ну вроде как мороженое с горчицей. Или — собираешь некий механизм, привинчиваешь одну детальку к другой, а получается гибрид велосипеда и швейной машинки. Мало того, что выглядит жутко, так ведь и не шьет, и не едет. Черт-те что и сбоку бантик!
Причем бантик можно было видеть воочию. Почти перед самым носом. Двумя ступеньками выше меня. Что за притча? Потрясла головой, видение не исчезло: действительно, бантик. Небольшой, черненький, аккуратненький. Рядом еще один.
Ну все, досиделась, напекло голову. И бантики чернявые в глазах…
Да уж. Не столько голову напекло, сколько переработала. Бантики шевельнулись и оказалось, что они украшают пару босоножек. Босоножки, ясное дело, были на ногах. Ноги принадлежали — я подняла глаза…
Тьфу, пропасть, Лидуся! Легка на помине. И, что характерно, тоже со стаканом пива.
— Привет! Так и знала, что ты здесь, — Лидуся устроилась рядом, отхлебнула изрядный глоток и сразу приступила к делу:
— Чего там у Великановой стряслось?
Опаньки! Я чуть не свалилась со ступеньки. Способности Лидуси узнавать новости превосходили всякое воображение. Ей были всегда известны все мало-мальски значимые сплетни, причем она виртуозно отфильтровывала достоверную информацию от шедевров «сарафанного радио». Вот, пожалуйста! Только явилась из Пензы и на тебе!
— А… что такое? — осторожно поинтересовалась я.
— Да брось, ты же там была. Какую-то девицу пристукнули.
— Ну…
— Ритка, не томи! Хочешь, я тебе еще пива куплю?
— Да не надо, я и сама в состоянии.
Я задумалась о причинах такой щедрости. Как правило, мы платили каждый сам за себя, разве что у кого появлялись совсем уж шальные деньги, провоцирующие на купеческое «я угощаю».
— Ритка, не спи! — Лидуся дернула меня за рукав.
— Чего ты от меня-то хочешь?
— Когда ее?.. это?..
Невероятно! Лидуся чего-то не знает!
— В пятницу вечером, — сообщая это, я не выдавала никакой тайны, так что совесть и не ворохнулась.
— Вот …!
