После долгого-предолгого молчания Марина задумчиво молвила:
— Ножом? Нет, ей-богу, не могу себе представить. Ну, стрельнуть, наверное, еще могла бы. А его точно ножом? У меня тетку двоюродную однажды положили аппендицит вырезать, оказалось — внематочная беременность. Слу-ушай! Грех на людей напраслину возводить, но… А слизняк ее, ну, Вадик этот, не мог Челышова грохнуть? Он дохлый, конечно, но от крови в обморок не падает. Может, он? Ох. Если Динка что-то такое подозревает — все, кранты, будет молчать до морковкина заговенья.
— А еще кого-нибудь она стала бы так же прикрывать?
— Ну, мать, само собой, Динка в ней души не чает. Меня, наверное. Больше не знаю, честно. Подумаю еще, но, по-моему, все. Еще бабушка у нее любимая, но она… не то в Муроме, не то в Астрахани живет. Буква «р» там точно есть, больше не помню. А! Еще с классной руководительницей нашей — бывшей, конечно, — у нее дивные отношения были. Но это как у всех. Мы ее знаешь, как звали? Самая классная классная. Но она вроде тоже переехала куда-то.
— Еще отчим, — робко предположила я.
— Нет, — отрезала Марина. — Точно нет.
— А если ради матери?
— Ради матери? Да Динка только и мечтала, когда тетя Валя с ним разойдется.
— Что так?
— Да ну его! Кобель автоматический. Ко всем примазывается, даже ко мне ручонки тянул. А уж Диночку обхаживал, ужас. Она даже собиралась матери все рассказать. Нет, его бы точно прикрывать не стала.
16. Альфред Нобель. Много шума из ничего.
Ближе к вечеру позвонил Боб.
— Ну вот, оказывается, ты и дома бываешь, а я уж было решил, что ты раздобыла метлу и усвистала на какой-нибудь Брокен. Хотя вроде и не сезон. Куда ты, скажи на милость, пропала?
— В каком смысле — пропала? — удивление мое было совершенно искренним. Мне казалось, что фламенко мы слушали не далее чем вчера. Хотя голова и подсказывала — да нет, это было «несколько» раньше.
— Ну ничего себе! К телефону ты неделю не подходишь, на свидания не являешься. Может, я тебя обидел чем?
О дьявол! Позор на мои седины! На все, которые у меня когда-нибудь появятся. Ведь должны же у меня когда-то седины появиться, а? Буду старенькая, тихая, начну грехи замаливать. И судя по последним событиям, грехов у меня накопится к тому моменту много.
Нет, ну ведь это ж надо же! После фламенко договорились, что через два дня Борис свет Михайлович выведет меня — ох, не помню даже куда. Нет, чтобы взирая на луну, лелеять в памяти милые подробности прошлого свидания и мечтать о следующем — а я чем занимаюсь? Кстати, а в самом деле — чем? Ага, если я не перепутала, то как раз в тот день, когда мы договорились встретиться, мне взбрело в голову следить за господином Гордеевым. Стыдно, Маргарита Львовна! Ведь решила же, что Боб — это редкость, уникум, лучшего и желать невозможно, что пора уже полностью раствориться в простом женском счастье… Когда еще такая лапушка на моем пути окажется? Ведь не мужик — мечта. Шедевр, праздник души и вообще таких больше не делают.
