Я, конечно, мало знаю адвокатов, но этот был какой-то странный. Еще чуть-чуть и он, пожалуй, прослезился бы. Не хочу сказать ничего плохого, меня и саму восхищает поступок леди Годивы — но принимать так близко к сердцу историю, случившуюся не то восемь, не то десять веков назад, воля ваша, странно. А еще говорят, для адвокатов нет ничего святого.
— А что Дина вообще читала?
— Стихи, исторические романы, фэнтэзи.
— С толкиенистами не зналась? Знаете, ролевые игры, мечи, плащи и все такое.
— Насколько мне известно, нет.
— Понятно. Вячеслав Платонович, почему вы сказали, что Дина и нож несовместимы?
Мой собеседник как будто воспрял духом:
— Она совершенно не переносит вида крови. Бледнеет, зеленеет, может и сознание потерять. У нее вообще часто голова кружится, давление пониженное. А при виде крови ей совсем плохо становится. Ей, помню, лет двенадцать, кажется, было, Валя ее к домашнему хозяйству приучала. Котлеты она, что ли, тогда затеяла? Не помню точно. Давай, говорит, устанавливай мясорубку, доставай мясо из холодильника… Дина ей — мама, я не могу. И чуть не плачет. Валя рассердилась — что еще за капризы. Ставь мясорубку, говорит. Мясо сама достала, обернулась — а Дина уже на полу. Так и сползла по стеночке. Валя больше и не настаивала, сама перепугалась. Хотя вообще-то Диночка очень хорошо готовит. Только не мясо. Крови видеть не может, это точно.
— Странное свойство для особы женского пола, — прокомментировала я.
Вы не поверите — «адвокат с тридцатилетним стажем» смутился и заалел, как выпускница Смольного, впервые в жизни услышавшая неприличное слово. Я мысленно восхитилась и продолжила свои бестактные вопросы:
— Мать она любит?
— Да. Очень. Все сделает, только не дай Бог Вале лишнее огорчение доставить.
— То есть ради того, чтобы уберечь мать, Дина могла бы сделать что угодно?
— Но не убивать же! — возмутился Вячеслав Платонович. — Несколько странный способ, вы не находите?
— Ну… разные обстоятельства бывают. Хотя я-то, собственно, о другом. Пытаюсь понять, почему бы Дина могла молчать…
— Пожалуй, — он покачал головой. — Чтобы сберечь покой матери, она могла бы промолчать и всю жизнь. Но я не понимаю, как это может относиться к убийству. Не Валя же его?
Честно говоря, я и сама не понимала. Теоретически все эти разрозненные факты и соображения были просто камешками, кусочками, из которых потом — если набрать их достаточно много — должна сложиться какая-то картинка. Но пока… То ли камешков маловато, то ли смотрю я на них не с той стороны или не под тем углом — кучка никак не связанных между собой фрагментов. Рассыпается все.
