Ехали уже сутки — пили чай, играли в карты.
— Вон огоньки мелькают, — наморщился пассажир, похожий на цыгана. — Верно, и там люди чешут языками, вроде нас. Как думаете?
— Ни черта не чешут, — усмехнулся другой, — телевизор смотрят.
Рыжие волосы у него забивала седина.
— Едкий вы народец, журналисты! — деланно расхохотался чернявый. — А мы, военные, сентиментальны…
— Профессия обязывает?
— Опять вы! Нет, серьёзно, я люблю в дороге душу отвести. С кем ещё откровенничать, как ни с попутчиком? — Он равнодушно скользнул взглядом по залитым луной полянам. — Вот говорят: закон жизни, а, по-моему, её река несёт нас в лодках без вёсел, кружит, ломает…
— Писать пробовали? — сощурился рыжий.
— Зря издеваетесь, — глаза военного превратись в бритвы. — У меня опыт богатый, и смерть повидал… Хотите историю?
— Из личной жизни?
— Не всё ли равно? А история забавная.
Военный облизал губы, уперев подбородок в ладонь, так что лицо стало похоже на печёное яблоко.
— Жил-был врач. Работал в провинциальной больнице, лечил скарлатины, выводил глистов, ставил банки… А сам зеленел от тоски, переверни меня кулак! Платили ему гроши, а понукали, как савраску…
Чернявый упёр взгляд в стенку.
— Но дело даже не в деньгах… Э, да не спите, разбойник, имейте совесть!
Рыжий рассеянно кивнул.
— Гадкий утёнок был наш доктор. Обижали его, травили, кому не лень. А дома жена пилила. Женился он рано и бестолково, а жёны — пушки заряжёны! — Он рассыпался коротким смехом. — Взял красивую, с норовом, и души в ней не чаял, знаете, как в юности постель привораживает? Собачку завела — он и собачку выгуливал, кофе по утрам подавал, на работу опаздывает — а варит. В сиреневом фартуке, переверни меня кулак! А она возьми и закрути роман с заезжим репортёришкой, бумажной душой, не примите на свой счёт. И не по страсти, а так, от скуки… Я закурю?
Щёлкнула зажигалка, дым полез к потолку.
— Кажется, ещё городишко пролетели, — сверкнул залысинами военный, нагнувшись к ботинку. — Я не слишком затягиваю свою историю?
— Свою? — эхом повторил рыжий. — А куда спешить? Ночь длинна…
— Это верно, — выпрямился военный с красным лицом. — Спешат только в могилу. А врач поспешил. По городку поползли сплетни, доброхоты раскрыли глаза. Мир и раньше был гадок, а тут — прямо ад! Начались выяснения, жена на своём стоит, упрекает. Лжёт, изворачивается… Ругались часа два! Женщине самой природой отказано в раскаянии. Так бы и заглохло, заросло рубцом на сердце — врач бы стал вечерами таскаться по частным больным и потихоньку спиваться. Ан нет, нервы сдали, взял да и пырнул благоверную кухонным ножом.
