построил. Промокший и дрожащий, он сквозь зубы проклинает наступающий прилив. «Это мой замок», — пыхтит он.
Морю нет нужды отвечать ему. На самом деле, оба они знают, кому принадлежит песок.
Наконец, большая волна нависает над человеком и его маленькой империей. На мгновение человек оказывается в
тени водяной громады, которая в следующую секунду обрушивается на него. Крохотные башенки его побед рушатся и
расползаются, а человек, стоя на коленях, сжимает в кулаках свое прошлое, превратившееся в бесформенную массу.
Если бы он только знал... Если бы он только прислушался... Если бы только...
Но, как и большинство других, он не слушает.
Христос говорит об этих оказавшихся неготовыми людях, что они не думали, не знали о том, что произойдет. Он не
называет их злыми, непокорными или воюющими против Бога.
Нет, они просто слепы и не видят, что солнце уже заходит. Они глухи и не слышат шума прибоя.
В последнюю неделю Своей жизни Христос посвятил часть Своего драгоценного времени тому, чтобы мы усвоили
урок о волнах, набегающих на берег, и были готовы к концу.
Если вы помните, мы с вами рассматриваем последнюю неделю жизни Христа, дабы увидеть, что у Него на сердце, услышать, что Он говорит, увидеть, к кому Он прикасается, и стать свидетелями того, что Он совершает. Мы видели Его
сострадание к тем, о ком все позабыли. Мы видели Его резкость по отношению к лицемерам. Сейчас мы видим еще одно
страстное Его желание: чтобы мы были готовы. «О дне же том, или часе, никто не знает, ни Ангелы небесные, ни Сын, но
только Отец»1.
Трудно не понять того, что Он говорит: Он вернется, но никто не знает, когда. Поэтому будьте готовы.
Об этом говорится в притче о десяти девах2.
Об этом говорится в притче о талантах3.
О том же говорится и в притче об овцах и козлах4.
Об этом должны знать мы с вами.
Но в то же время именно об этом мы забываем.
Мне напомнил об этом случай, недавно произошедший со мной во время путешествия на самолете. Я вошел в салон, прошел по проходу между креслами, нашел свое место и заметил, что пассажир по соседству выглядит как-то не совсем
обычно.
Он был в халате и тапочках — наряде, который выглядел бы вполне уместно дома, в гостиной, но не на борту
самолета. Сиденье соседа тоже отличалось от остальных. Кресло, в котором сидел я, было обычным, с матерчатой
обшивкой, в то время как его — обито кожей.
«Импортная кожа, — сказал он, заметив мой взгляд. — Я купил ее в Аргентине и сам обил ею свое кресло».
