Редко случалось мистеру Херду прибегать к оборотам, столь красочным и чувствительным. Мягкость освещения, окружение, напоённое покоем, пахнувшая на него домом вилла «Мон-Репо» — всё это, объединив усилия, привело его в непривычно идиллическое настроение. Будь его воля, он так и сидел бы здесь с дружелюбным чужеземцем, казалось, ставшим со времени театрального представления куда более приветливым и разговорчивым. Закурив сигарету, епископ некоторое время следил за течением жизни, неторопливо льющейся сквозь ворота. Узкий, точно просквозивший игольное ушко луч уходящего к западу солнца пронизывал этот проход. Висевшая в воздухе тонкая пыль одевала золотистой дымкой направлявшихся по домам крестьян.
— Да, — откликнулся граф. — Эта цитадель являет нам микрокосм того, чем мог бы стать мир, если бы люди были немного разумнее. Не все, конечно! Значительная их часть достаточно хороша для того, чтобы остаться такой, какова она есть. Да мы и не выжили бы без тех, кто должным образом оттеняет своим существованием разум немногих иных. Будь всё устроено по-другому, разум покинул бы мир, не так ли?
— О, это было бы неприятно, — согласился мистер Херд. — Меня чрезвычайно заинтересовало, граф, сказанное вами вчера. Помните, вы говорили о том, что Средиземноморье станет центром человеческой активности. Для того, кто, подобно мне, вырос на классической литературе и никогда не забывал о духовных глубинах античности, в этой идее есть притягательность. Правда, я сомневаюсь в её способности вдохновить большинство моих соотечественников.
Старый граф ответил:
— Я думаю, нам не стоит беспокоиться о большинстве. Нельзя ожидать от большинства, что его приведут в движение какие-либо мотивы за исключением низменных. В частности, ваше английское большинство, не ведая о том, в каком оно долгу перед нами, вряд ли удостоит нас даже взглядом. Но что касается иных северян, людей просвещённых — я не могу не думать, что в конце концов они образумятся. О да! К ним возвратится здравость рассудка. Они поймут, в каких неестественных, унизительных условиях им приходится жить, каким ложным принципам подчиняться; им откроются преимущества климата, в котором природа как будто раскрывает перед человеком объятия. Я мало знаю Англию, но с Соединёнными Штатами знаком хорошо — полагаю, в рассуждении климата эти страны довольно схожи. И в том, что человеку там приходится из кожи вон лезть ради приобретения материальных выгод, я ничего привлекательного не вижу. Но что ещё ему остаётся делать на земле, пригодной лишь для волков и медведей? Без определённой степени комфорта, который кажется здесь чрезмерным, человек ощущает себя униженным. Если он хочет восторжествовать над враждебным ему окружением, остаётся одно — прилежно трудиться.
