Подобного рода доводами они силились опровергнуть мнение «парроко», каковой, будучи бойцом, привыкшим стоять насмерть, изобретательным аскетом с несгибаемой волей, никогда не признавал поражения. Он год за годом выдумывал что-нибудь новенькое. В один из праздников он ухитрился даже заманить на спектакль епископа — сколь ни был престарелый прелат утомлён утренней поездкой на белом ослике; «парроко» надеялся получить от епископа подтверждение собственной точки зрения, сводившейся к тому, что спорную сцену следует полностью переделать, а ещё того лучше и вовсе выкинуть. Предполагалось, будто достопочтенный сановник до крайности близорук, не говоря уж о том, что ум его — по причине дряхлости — далеко заходит за разум. Не исключено, однако, что он был просто сверх меры хитёр. Во всяком случае, спектакль он просмотрел, но не допустил, чтобы с уст его сорвалось нечто большее негромкого фуканья, чего-то похожего на:
гу-гу-гу-гу-гу-гу-гу-гу-гу-гу-гу
то есть высказывания довольно двусмысленного, которое обе партии истолковали себе во благо.
Мистер Херд, признавая игру превосходной — собственно говоря, первоклассной — никак не мог определить, что он испытывает, ужас или удовольствие. Он гадал, имеет ли подобный спектакль хоть что-нибудь общее с верой. Спутник его, будучи приверженцем язычества, наготы и веселья, убеждал епископа, что имеет.
— То же самое вы могли бы увидеть в допуританской Англии, — заявил он под конец своей длинной речи. — А теперь, если вы не против, давайте навестим пресловутый Клуб. К Герцогине идти ещё рано.
— Вон там, — сказал мистер Кит.
Дом, на который он указал, стоял в ряду точно таких же безвкусных современных строений с лавками в нижних этажах — ничем не примечательный дом на ничем не примечательной улице. Поднявшись наверх, они прошли через две или три комнаты, неотличимых одна от другой, если не считать того, что одна открывалась на балкон: квадратные комнаты с белёными стенами, не очень чистые, меблированные кое-как — столы, стулья с плетёными сиденьями и несколько печатных гравюр на стенах. Чего в комнатах хватало с избытком, так это бутылок и стаканов, кроме того, несколько полок было завалено разноязычными газетами. С потолка свисали ацетиленовые лампы. В помещении царил застоялый запах табака и спиртного. Мухи с жужжанием бились об оконные стёкла.
С полдюжины ничем не примечательных членов Клуба, имевших весьма потасканный вид, мрачно слонялись по комнатам или похрапывали в шезлонгах. Двое-трое писали письма. Стоял самый гнетущий час дня. Внимание мистера Херда привлекли двое — худощавый индиец и светловолосый молодой человек, по всем вероятиям скандинав, препиравшиеся насчёт сигар с розовощёким старым нечестивцем, которого они называли Чарли. В смежном зальце, отведённом под карточную игру, собралась более оживлённая компания, среди членов которой епископ приметил мистера Мулена. Он, не теряя зря времени, зарабатывал популярность. Надо думать, нашёл здесь несколько родственных душ.
