Я не мог получить от докторов никакой информации. Казалось, они сердились и раздражались, когда слышали мои вопросы, и под разными предлогами от меня отделывались. Я часто наблюдал, как они входили в комнату и выходили с недоуменными и озадаченными лицами.
— Это очень серьезно, — уклончиво и торопливо отвечали они, — однако скоро мы удалим опухоль и ваша мать поправится.
— Но когда? — задавал я вопрос.
Они только отвечали, что еще не закончены необходимые обследования и анализы.
Были сделаны многочисленные рентгеновские снимки. Мне удалось раздобыть кое-какие сведения относительно них, хотя мне никогда не давали возможности взглянуть самому. Кажется, в одной части опухоли был обнаружен ряд небольших каменистых образований, расположенных неравномерными группами. Рентгеновские снимки также показали развитие двух органов непонятного происхождения. Один из них судорожно подергивался, а затем утихал. Я и сам несколько раз обращал внимание, как опухоль начинка дергаться под покрывалом. Другой орган оставался неподвижным, но постоянно увеличивался, принимая форму груши. Вот и все, что я знал. И не у кого было уточнить подробности.
Для исследований необходимо было взять пробу опухоли. Мне, конечно, не позволили при этом присутствовать. Я ожидал в соседней комнате. На душе у меня было тревожно. Вдруг я вскочил на ноги от пронзительного крика, за которым последовали громкие рыдания. Местного обезболивания, как я узнал, оказалось недостаточно. И они были вынуждены прибегнуть к общему наркозу, чтобы взять пробу.
Опухоль достигла размеров большой дыни. Она спускалась с левой стороны груди к тазовой кости. Она росла столь быстро, что я был просто потрясен. Чем больше она становилась, тем скорее она росла.
Любопытство взяло верх, и я попросил маму показать все мне. Казалось, я глубоко обидел ее. Она не ожидала от меня такого. Пристыженный, я решил, что никогда, ни при каких обстоятельствах не буду с ней об этом говорить.
Дни летели один за другим.
— Когда же они собираются оперировать? Когда? — отчаянно плакала мама. Я пытался выяснить что-нибудь у докторов. Они отвечали, что скоро назначат операцию, но не называли точной даты. Я часто останавливался у дверей лаборатории в надежде услышать хотя бы обрывки разговоров. Но тщетно. В конце концов, мне повезло — я увидел главного врача одного в коридоре. Видимо, он был или раздражен, или очень смущен. Он прямо заявил, что не может раскрывать врачебные тайны. Тогда я запротестовал.
