И вдруг мотик вильнул, зарыскал, и я почувствовал, как земля уплывает из-под ног, что я падаю. Стараясь удержаться, я почти упёрся ногой в мокрый песок, но это не помогло: мотик, мой верный мотик, скользнул обеими колёсами, лёг на бок и заглох. Я рванул его за руль, поставил, сорвал заводной рычаг, нажал ногой – трррр!
И тут мимо меня проскочил Краюхин. А за ним Колян Редькин. А за Коляном кто-то ещё.
Я рванул за ними. Третьего обогнал почти сразу же. Коляна достал через полкруга. Но Краюхин ушёл слишком далеко. Однако я не терял надежды и выжимал из своего мотика всё, что мог, хотя и понимал: не догоню; хотя и понимал: рискую.
Когда до Краюхина оставалось каких-нибудь пять метров, он пересёк финишную черту. Я за ним – через мгновение. За мною Колян. Но это уже не имело никакого значения.
Я не успел. Я проиграл. Я никак не хотел в это поверить. Ведь всё складывалось так здорово. И вдруг… на ровном месте… Я даже подумал, что финишёр дал отмашку на один круг раньше. Если бы ещё один круг…
Мне показалось, что небо стало темнее, а солнце, хотя оно и светило вовсю, спряталось за чёрную тучу.
Не помню, как я доехал до своей машины. Не помню, что мне говорили мама, папа и Лёха. Я никого не хотел видеть, никого не хотел слышать. Я забрался в машину и закрыл за собой дверь. И перестал сдерживать накопившееся во мне отчаяние и горе. Мне казалось, что жизнь кончилась, что все теперь будут смотреть на меня, как… как не знаю, на кого. Мне было стыдно, будто я пообещал всем обогнать всех и не выполнил своё обещание. Мне было больно, точно меня ударили. Мне не хотелось жить. Сейчас бы улететь куда-нибудь далеко-далеко, чтобы никто не нашёл. Слёзы душили меня, я еле-еле сдерживал рвущиеся из меня рыдания. Я слышал, как сказал папа кому-то:
– Ничего, пусть выплачется. – И ещё: – Он слишком рано поверил в свою победу.
И я перестал сдерживаться…
Странно, но плакать скоро расхотелось, глаза сделались сухими, однако горе осталось. И осталась пустота. Стало всё равно, что со мной будет. Даже если что-нибудь страшное. Потому что страшнее того, что было, не бывает.
Заглянула мама.
– Как ты? – спросила она.
– Нормально, – сказал я. И добавил: – Я не пойду на награждение. Пойди ты за меня. Или папа.
Дверь закрылась. Долго никто не подходил. Мне, признаться, хотелось, чтобы подошёл Лёха, но ему было не до меня: он сцепился с каким-то мальчишкой из-за большого шарика: гонки закончились, шарики растаскивали все, кто хотел. Лёха хотел иметь самый большой. Я видел, как они с этим мальчишкой, который на голову выше Лёхи, тянули веревку шарика каждый в свою сторону, вырывая её друг у друга. Я услыхал, как мама сказала папе:
