— Как тебя зовут?
Жена что-то прошептала, я не расслышал и переспросил, подойдя к ней ближе.
— Ортикбуш… — голосок ее звучал нежно, и я порадовался этому — нежно со мной еще никто никогда не говорил, но тут же, сообразив, что именно означает ее имя (а «ортик» значило «лишнее»), спросил обеспокоенно:
— Почему так назвали? Что на тебе — нарост какой-нибудь?
Жена задрожала в испуге, склонила голову, будто кивнула.
— Покажи, — сказал я и легонько толкнул ее в плечо.
Жена выпростала из-под платка руку, и я стал ее разглядывать: смуглая, на запястье — тонкий серебряный браслет, а у мизинца я увидел маленький бугорок — нарост величиной с фасоль. Я успокоился.
— Это, да?
Жена закивала головой.
— А я уж подумал, что у тебя два носа! — засмеялся я облегченно и несильно потянул за платок: — Сними, посмотрю на тебя.
— Нет, нет! — быстро и испуганно прошептала Ортик и еще туже завернулась в платок и руку убрала.
— Что ж ты делаешь? — удивился я. — Боишься? Бояться чужих надо, а я ведь муж твой, Джура меня зовут.
— Я… я знаю… Только… вы бросите меня, — жалобно ответила Ортик и всхлипнула.
— Ты что, сумасшедшая, да? Почему так думаешь? И я же не байский сын, чтоб иметь четырёх жен…
— Вы не знаете обо мне… Бай-ата не сказал вам… Он в хадж собирается и вас с собой берет…
Новость ошеломила меня. В хадж, — значит, в Мекку? Бай-ата собрался поклониться святым местам? Такая поездка могла растянуться на годы, это я понимал. И почему бай ничего не сказал мне, а Ортик знает? Но задумываться над этим я не стал, а решив, что особенного худа от такого путешествия произойти не может, наоборот, это счастье выпало мне — посетить святые места, носить потом зеленую чалму и пользоваться уважением и почетом среди людей, — начал успокаивать жену:
— Ну и что ж такого? Отправлюсь в хадж с баем-ата, с ним и вернусь, не пропаду. Ты что — боишься, что не дождешься меня?
— Нет… Сколько скажете — буду ждать…
— Так чего же плачешь?
— Привезете из хаджа еще жену…
Я рассмеялся от души:
— Вот это сказала, ну, ты действительно сумасшедшая! Как же возьму вторую, зачем мне, если и тебя не знаю, как прокормить!
От этих слов Ортик успокоилась, перестала всхлипывать и сама подняла платок, открыла лицо. Я ахнул — такой она показалась мне красивой. Много ли я видел женских лиц, не закрытых чачваном? Сколько времени прошло с тех пор — считай сам, идет мне сорок шестой… Многое забыл, лица ее ясно не помню… Но голос и глаза — будто сейчас она рядом… Знаешь, как у газели — круглые, добрые, доверчивые, только заплаканные…
