Долговязый налил вторую и третью чаши остальным парням и вопросительно взглянул на Султана.
— Ребят пока оставь, дай домле!
Домла стал деликатно отказываться, отгораживаясь ладонью:
— Что вы, что вы, пейте сами, мы не пьем. Слово аллаха гласит…
— А ну, оставь в покое слова аллаха, — с угрозой в голосе сказал Султан. — С каких это пор ты стал непьющим, а? Раньше, небось, напивался допьяна тем, что у нас в чашках оставалось!
— Нет, пьем, по… то есть, то есть… мы зарок дали.
— Заро-ок? А чего стоит твой зарок? Вспомни, кто ты есть! Не вмешайся я прошлой осенью на хлебном базаре у Салара, толпа тебя так бы и прикончила! Нет, подумай, кто ты есть? И в наводчики-то не годишься! Не зря говорят — вор состарится, суфием станет, развратница постареет — начнет злых духов заклинать. Ишь ты, зарок он дал! Может, ты теперь из-за этого ишаном заделался и разъезжаешь в поисках мюридов? А ну, выпей!
Домла взял чашку заметно дрожавшей рукой.
— Согреешь горло — споешь нам альёр. Ну, давай, наследник пророка!
Домла зажмурился и медленно выцедил бузу.
Нас к выпивке особенно не принуждали.
Тыквенные сосуды с бузой подавались один за другим. Подала старуха и шурпу, еще недоваренную. Пьянка разгоралась, домла давно уже размотал свою чалму и подпоясался ею. Он не только не отказывался больше от бузы, но и сам напрашивался на выпивку, пьяным голосом распевая по требованию остальной компании какие-то нелепые песни:
Конь мой скакал у подножья горы,
долго скакал, пока околел.
Много видал храбрецов до поры —
скачи, мой скакун, я пою альёр!
Продал за деньги родимую мать,
где б иначе деньги взять, например?
Зайца без задних пустил скакать.
Скачи, мой скакун, я пою альёр!
Девушки в платьях ждут гостей.
А в платьях тесемок пет, например…
Пара голубок у них без костей…
Эй, альерей, я пою альёр,
скачи, мой скакун, я пою альёр!
Компания между тем пьянела все больше, все говорили одновременно, не слушая других. Я тихонько приподнялся, слез с супы и поманил Амана. Этого никто и не заметил. Мы выпросили у старушки Яхшикыз небольшой палас и подушку и устроились за юртой на ночлег. Но заснуть мы не могли еще долго, хотя устали донельзя. Шум пьянки на супе все разрастался, пришла еще какая-то компания и присоединилась к прежней. Они то принимались петь хором, то перекрикивали друг друга и смеялись так, что это напоминало давешний скотный базар. Потом, как и днем на базаре, начался скандал. Кого-то били, кто-то взывал о помощи, молился, плакал:
