— А почему не попробовать?
Супруга ее я не знаю, она вышла замуж уже после моего отъезда из родного города. На свадьбу не звала, и слава богу. Не люблю свадеб, это какая-то особенно изощренная пытка: все делают что-то им совсем не свойственное, а при этом еще и радость изображать должны.
— Было же хорошо так без него. Ну, не очень, может быть, хорошо, зато тихо.
— А ты его взяла и повстречала.
— Ох, он был такой, — протянула она, голос стал тише, но странным образом набрал в глубине, мне слышно сквозь все эти тысячи километров. — Стоит в футболке. Лиловой, цвета фуксии. Пьет что-то черное. Я спрашиваю «молодой человек, это у вас „кола“?». Глотнула, а во рту жжет. Подлец. Он смеется надо мной. Смеется. Уже тогда надо было ухо востро держать. Сунул бабе виски с колой, говорит, что приличный напиток, а разве ж так поступают? Ну, скажи мне, какая оперетта?
— А у него жена есть?
— Да, есть какая-то маня, мне до нее как-то фиолетово…
— Лилово, ага, цвета фуксии. Ты, как всегда, только о себе думаешь.
— Ты меня еще Гитлером назови, цуцик фашистский. А что делать мне с ним? Я не могу его из головы выбросить. Что ж мне ампутацию мозга делать?
— У тебя любовь и вообще великое чувство, — говорю я самых издевательским из своих голосов. Мужа ее я не видел никогда, но даже мысли о нем — тихом рогоносце — достаточно, чтобы захотеть наговорить ей неприятных слов. — Поиграете, да разойдетесь, подожди только.
— Мы уже два года не можем, раз в неделю, это как закон.
— А где встречаетесь? У него?
— Не твое дело.
— Слушай, не пойму, кто кому звонит? — я начинаю сердится уже открыто. Она хоть и пьяна, но надо же и совесть иметь.
— Не могу его забыть, чем больше хочу, тем меньше получается. Сегодня вышла из машины, встала — смотрю наверх, на высотки. Он сзади подошел, обнял, прижал крепко. Давай уедем. Он так говорит. Зачем нам эта дешевая оперетта? А куда я поеду? У меня дела, квартира.
— Муж, — напоминаю я. — Дети.
У нее двое. Две девочки, которых я никогда не видел. В наших разговорах они почти никогда не всплывают, и потому присутствуют только бледными тенями. Любовница существует от матери отдельно, две эти женщины — наверняка разные — как-то уживаются бок о бок, в одном теле. Я уверен почему-то, что она хорошая мать, ну, может быть, жесткая иногда.
А как любовница невыносима.
— …поздно уезжать. Время ушло, — голос ее прояснился. Протрезвела, будто душ приняла.
Хотя мне спросонья и показаться могло. У нее-то скоро рассвет, а у меня вечер до ночи сгустился.
