— Не спрашивайте! Ах, не спрашивайте…
Милая Рита,
очень рад, что вы вынырнули из небезызвестного fog'a! Это поистине чудесно. Но, прошу вас, не забывайтесь с такой страстью над газетами, равно как и над пресловутой целебной тоской по России — ломаный грош всему этому цена в базарный день.
Слову Россия мое воображение (или же пускай память) незамедлительно откликается видом размокшей газеты в луже (название ее прочесть крайне затруднительно, к тому же теперь я все более уверяюсь, что мне его не узнать вовек), а также первыми бесснежными сумерками в декабре, а затем, безо всякого на то повода, на свет извлекается уже совершенно уму непостижимая вещь — подшивка иллюстраций из «огоньков» (Васильев, избы, пасмурная весна… словом, живопись). На этом — все. В остальном же это слово остается лишь орудийной лексемой в различного рода повествованиях. Подозреваю, что именно по этой причине многого не понимаю из того, что слышу или читаю. С чем, отмечу, давно смирился.
С другой стороны вполне возможно предположить, что в ком-то, живущем в «России», неожиданно пробуждается «целебная» тоска по ней же… (Бог мой, спросите, что же делать? В доме ни одной сигареты… вот она, «целебная» тоска — придется рыскать по сусекам… погодите минуту, Рита, да?).
Сигарет не нашел, но нашел трубочный табак, поэтому принялся готовить кофе, чашка с которым теперь стоит слева от клавиатуры. Окно открыто, скоро появятся стрижи и изгонят вконец обнаглевших воробьев.
Кстати, вороны демонтировали гнездо напротив. Вероятно, вид Левкина с огромной рогаткой на балконе, — в его последний приезд, — в самом деле их впечатлил.
Однако позвольте, душа моя, отвлечься от темы «России» и перебраться к вопросам, которые вы мне задали.
…о вашей затее относительно James Lee Byars. Я слышу о нем впервые, но то, что вы мне в нескольких слова о нем поведали, признаться меня сокрушило. Конечно же, надо написать, непременно написать, ведь в его проектах возможно ощутить бесконечную одержимость некой истиной, которая, как и подобает истине, неуклонно ускользает, обращаясь на миг в сияние очередного проекта.
Чем-то он напомнил мне Вагинова (помните, коллекции ногтей?) — эту совершеннейше неизъяснимую меланхолию параллакса.
Однако, речь ведь шла вовсе не о статьях, — эссе, вот, думается, наиболее приемлемый термин или поименование «жанра», в котором в меру «отваги» пишущего возникает головокружение неустанного перехода, поскольку зачастую мотивации оказываются ложными и речь, к примеру, идет вовсе не о диковинных африканских огурцах или втором доказательстве существования Бога, но о странном отсвете воспоминания, не имеющего, казалось бы, никаких оснований и предпосылок.
