Мама выпрямляется, касается волос левой рукой и смотрит через плечо в сад. Фотография слетает на пол. Нас нет. Мята, тьма, плеск, хрупкая вязь жизни растений, нити шелков на речных перекатах, ирисы и пионы.
— Непонятно, почему он не доводит мысль до конца… — безо всякой связи со сказанным и с фальшивым недоумением. — Все-таки удивляет, чем в итоге довольствуется этот, как будто в самом деле серьезный ученый, хотя, согласитесь, он удручающе прав в другом, язык действительно подозревает собственную конечность, благодаря чему приходится вводить… — понятно, что тут следует споткнуться, осознать неуместность собственного монолога. Наклониться — и он это делает: астигматизм: это мы знаем: к столу, чтобы близоруко, уйдя в собственные мысли, близоруко отпить из рюмочки, откинуться на спинку стула. Психологическая литература обязана оперировать в пределах риторики детали, единственного, отличного, что является продолжением любого возможного представления читающего. Почему он не доводит свою жизнь до конца? Рюмка, описание внешнего поведения, условий, проявляющих поведение персонажа. Пример: Диких подумал, что он думает. В садах медленно катится августовский ночной ветер. Матус Израэлевич Манн следует примеру деда и, отерев салфеткой рот, обращается к матери:
— Ну… кажется, пора. Любопытно, который все же час?
— О, совсем не поздно! Посидите еще чуток, — говорит мама, улыбаясь отцу, в то же время незаметно предпринимая попытку отобрать у него вилку.
— Да-да, прости… — роняет отец. — Довольно таки глупая привычка.
— Кондратий Савельевич, — обращается к отцу Манн.
— Весь внимание. — отзывается он.
— Ну, так едем ли мы в воскресенье за карпами?!
— Да, — слышу я себя, глядя в окно, где цветет все та же настурция, и северное небо расстилает сладостную ложь очередной смены времен чисел и года. Утварь утверждения.
— Прекрасно, но буквально никому не досуг заклеить лодку! — неожиданно вспыливает дед, будто долгожданное применение его ожиданию найдено. Кто когда-нибудь видел ореховые удилища, не простые, а складные, в которых для сочленения используются кольца, нарезанные из гильз разного калибра. Но теперь в приступе театрального раздражения можно под шумок хлопнуть еще рюмку.
— Папа, ты ведь обещал! — произносит мать.
— Ах, Маша, — прикажи-ка подать (смеется, вот, будто пришел издалека) золотого вина, — ты не клад золотой. Закопав, не надумают вновь откопать.
— Скажите, почему два одинаковых эпитета бесстыдно идут подряд? — спрашивает отец.
