всем видна была, Чтоб люди их сторонились...
Большая ты стала. Пора. Кто ни придет сегодня с заказом, шить тебе.
13
***
Стало Марте и страшно, и радостно. Взяла она вышиванье и села у окна,
ждать. Но за целый день никто не зашел к Мастерице Клариссе с заказом.
И только вечером, когда Кларисса с Мартой сели ужинать, кто-то
постучал в калитку. Марта кинулась открывать, но увидев гостя, закусила
губу, чтоб не вскрикнуть. У калитки стоял «Немое Чудище» — сержант
городской стражи, с лицом, изрубленным и изуродованным настолько, что
его именем в городе матери пугали маленьких детей:
— Будешь реветь, Немому Чудищу отдам!
Немым он не был. Просто был очень молчалив.
Кларисса встретила гостя приветливо:
— Здравствуй, Шарль. Садись с нами ужинать...
— Спасибо. Сыт. — Шарль уселся в темном углу, поставил между колен
свой длинный меч, сложил на рукоятке тяжелые, большие ладони,
уставился в пол. Молчал. Даже в комнате он не снял свою старую
широкополую шляпу, закрывавшую пол-лица.
Когда Клариса с Мартой кончили ужинать и убрали со стола, он
медленно, будто с трудом, заговорил:
— Сшей мне новый кафтан, Кларисса. Нужно. Вот, — он положил на стол
кошель с серебром, — Возьми, сколько понадобится...
— Уж не жениться ли надумал, Шарль, — улыбнулась Кларисса.
— Кто за меня, урода, пойдет, — Шарль густо покраснел. — Вчера зашел
к Анне, вдове Кузнеца. Добрая она. Пригласила меня на Пасху...
— Как же ты решился к ней зайти?
— Парнишку ее принес. Младшего. В омут сунулся, глупый. Вытащил.
— Анна — хорошая женщина, — одобрила Кларисса, — Вы ведь и росли
вместе?
— Верно.
— Да вот беда, не могу я нынче шить. Ревматизм замучил. Совсем пальцы
иглу не держат. Пусть тебе Марта сошьет. Она у меня совсем мастерицей
стала, не хуже меня сделает. А если что не так будет, я поправлю.
Согласен?
Шарль медленно оглядел Марту, подумал. — Ладно.
Марта зажгла свечу, попросила Шарля снять шляпу, села перед ним,
заглянула в глаза...
— Так вот ты какой, Немое Чудище... Совсем и не страшный. И глаза у
тебя добрые, синие-синие... И волосы совсем седые... А тебе и 40 нет, —
думала она, — За изрубленным лицом спрятаны храбрость, верность и
доброта. Сразу и не разглядишь... Недаром так любят его ребятишки,
вечно он мастерит им то лук, то удочку...
Знаю я что для тебя сшить! Кафтан из утрехтского бархата, синий, как
твои глаза... И грудь разошью серебром, чтоб блестела, как твоя седина...
