Несколькими вопросами Семен пытался возразит генерал-губернаторскому приказу, полученному кокандским казием и приставами, однако казий и слушать его не стал, а подал знак городовым, и трое из них, подхватив Семена под руки, направились к нему домой. Не прошло и часа, как привели Нетай — несчастную девочку совершенно оглушенную нежданной бедой, с глазами полными слез и страха. Сколько ни цеплялись за нее Семен с женой, положив все силы на защиту дочери, они были отторгнуты городовыми, и им пригрозили тюрьмой в случае продолжения буйства.
Как только Нетай вошла в судейскую комнату, дядя поднялся с места и поздоровался. Прослезясь, начал проявлять показное внимание, поспешно снял с себя шелковый халат и накинул на «племянницу», чтобы скрыть ее от нескромных глаз. Теперь в судейской комнате они остались втроем: укрытая халатом и неутешно плачущая Нетай, глядящий победителем Самад и казий, вознесшийся до небес, исполняя светлейшую волю генерал-губернатора. Сначала казий обратился к Нетай с нравоученьем. Когда слезы ее унялись, принялся пугать и угрожать. Затем прочел «слово покаяния», то есть произнёс те выражения, которыми иноверца обращают в мусульманство, и стал настаивать, чтобы Нетай повторила их. Нетай долго упиралась, но давление было слишком сильным и, ворочая непослушным языком, она выполнила, что от нее хотели. Казий приободрил Нетай и напоследок, вновь сославшись на приказ генерал-губернатора, призвал дядю наставить Нетай «словам послушания» и намазу, научить правильно поститься и сегодня же надеть паранджу. «Дядя» протянул казию пошлину (словно мзду за услуги) — и они вышли…
Что сталось далее с Семеном — не знаем, лишь ходили слухи по всему Коканду, что он изгнан с завода как «осквернитель веры и похититель девочки». А Наташа была упрятана в паранджу и предоставлена совершенно неизвестному ей «дяде». Необученная ходить в парандже, непривычная к ее гнету, Нетай проливала чистые жемчужины слез и, взирая сквозь мелкую сеть новой своей клетки, прощалась с шумными улицами Коканда: вдвоем с «(дядей» она шла па вокзал.
Нетай еще в Коканде решила, что «дядя» ее — человек весьма состоятельный. Нанимать извозчика даже на пять шагов, покупать без меры фрукты и сласти, брать билеты в плацкартный вагон, — не богачу ли только пристало? А теперь вот — ташкентский вокзал. Похоже, что «дядя» и здесь — человек известный. Иначе — отчего бы слышалось со всех сторон: «Самад, иди сюда!» Даже не сговариваясь о цене, подрядили извозчика. Знал ли кучер, где находится «дом дяди», но он тоже не справился — куда ехать. Прошло около получаса, и парная пролетка, в которой ехала Нетай, остановилась возле внушительного здания. «Неужто — дядин дом? Нет!» Будь это дядиным домом, к чему была бы золотая надпись вверху: ресторан «Лондон»?
