Бурханиддин-махдум молчал. И никто не перебивал Али, и бедный крестьянин долго еще кричал, пока не сорвал голос. «А судьи, оказывается, не только друг перед другом держат этикет, — удивились в толпе, — а и перед обвиваемым!»
— Хорошо. — Бурханиддин, дал испуганному, дрожащему порто выпить воды. — Действительно, было бы несправедливо наказывать человека, не понимающего своей вины. Раз Али не знает Ибн Сины — а мы верим ему! — значит, мы должны рассказать об Ибн Сине, Согласны ли вы на это? — спросил Бурханиддин государственного обвинителя Даниель-ходжу.
Даниель-ходжа утвердительно кивнул головой.
«Ну и слава аллаху, — подумали в толпе, — за рассказом, глядишь, судьи остынут, смягчатся, пожалеют парня и отпустят его домой».
— Я не буду ничего выдумывать, — спокойно и доброжелательно начал говорить главный судья Бурханиддин. — Возьму вот эту рукопись — «Автобиографию», продиктованную самим Ибн Синой своему ученику, и по ней перескажу обвиняемому и всем вам жизнь великого пьяницы и еретика. Написана рукопись по-арабски. Но если вы доверяете мне, я дословно переложу ее на наш родной язык.
— Доверяем! — пронеслось по толпе с одного ее конца на другой.
«Ну и цирк! — расслабились крестьяне. — Ладно, день все равно потерян. Послушаем».
Бурханиддин открыл ветхую рукопись, стряхнув с нее ударом ладони пыль, и начал рассказ:
«Отец мой родом был из Балха. Оттуда он переехал в Бухару во дни правления Нуха ибн Мансура. В его же время он управлял делами селения Хармайсан в округе Бухары. Это одно из самых крупных селений. Вблизи его было селение…»
Остановимся, читатель… Возьмем и мы в руки рукопись, по которой начал рассказывать об Ибн Сине главный бухарский судья. Ведь не будь этой рукописи, ничего бы мы не знали сейчас об Ибн Сине, кроме редких крупиц, разбросанных по легендам.
Был же у человечества такой благословенный небом день, когда Ибн Сина, отложив в сторону книги, задумался и стал рассказывать о себе, а Джузджани — верный его ученик, взял в руки калям[8] и записал этот рассказ. Удивительный день… Он паутинкой протянулся из сердца Ибн Сины в далекую человеческую даль. А могла она и оборваться, эта паутинка, ведь оригинал «Автобиографии» вскоре погиб, но историк Байхаки[9] через 116 лет после смерти Ибн Сины, в 1153 году, составил по разрозненным копиям свою редакцию «Автобиографии», и дожила она, несколько раз переписанная, до наших дней.
А может, была у Бурханиддин а рукопись «автобиографии» редакции египетского ученого XIII века Кифти? В то время, когда Кифти составлял ее в 1275 году, Бухара была мёртвым городом. Десять дней гром или ее моголы, в десять лет после этого проносились по ее развалинам, словно чистое дыхание природы, джейраны, забегавшие из степи.
